То, что это он украл деньги, я поняла сразу... но не это огорчило меня. Попроси он их у меня просто, я бы отдала, потому что не в деньгах счастье. Если моя доброта помогла ему стать другим, значит, я не безнадежна. Внутри зажглась радость: встреча со мной изменила жизнь Вэла в лучшую сторону, он, наконец, стал счастливым...
Но тут заговорил мой сын, и я вернулась в реальность:
— Вы, правда, поможете маме?
— Правда, — отвечает ему Валентин.
— А зачем Вы ее целовали? — не унимается Петя.
Почему-то я вся напрягаюсь в ожидании ответа:
— Твоя мама очень красивая ... она мне нравится... и я очень хочу быть с ней рядом.
Я ожидала чего-то подобного, но все равно от его слов теряю концентрацию, невольно пячусь назад и наступаю на какую-то палку. Раздается треск. Валентин оборачивается и встречается со мной взглядом. Не знаю, что ему сказать, поэтому проговариваю просто:
— Я помню того мальчишку.
В его глазах загорается... надежда. И именно она придает мне сил! Иду к нему, но не подхожу ближе, останавливаюсь в паре метров от него.
— Валентин, — начинаю говорить, но он перебивает меня взмахом руки.
— Нет, Вера, Валентина больше нет, есть Вэл Ньюман, и я им останусь до конца.
Даже и не знаю, что ему ответить, просто, молча, киваю, а потом поворачиваюсь в сторону Пети. Сын сидит и внимательно за нами наблюдает, в его взгляде еще плещется обида, но есть там и сочувствие, и тоска... Подхожу к нему, присаживаюсь на корточки и обнимаю, глаза снова заволакивает пелена слез:
— Прости меня, родной... я знаю — тебе очень больно, но ты справишься. Ты же у меня самый лучший, самый сильный, ты настоящий мужчина, я очень тобой горжусь.
Мой кажущийся взрослым ребенок обнимает меня в ответ. Сопит в плечо, как делал раньше, когда был маленьким... а потом его тело начинает сотрясать дрожь — он плачет. Я ничего не говорю Пете — эти слезы необходимы ему. Кто сказал, что мужчины не плачут? Плачут, но только очень редко, и видят эти слезы самые дорогие люди — мамы, потому что только мы знаем, как тяжело приходится нашим детям: малыш ли или совсем взрослый, наши дети для нас — всегда одного возраста — самого любимого. Для матери нет ограничения, для нее ее дитя всегда маленькое создание, которое нужно оберегать, а уж тем более, когда ребенку плохо и он страдает.
Потихоньку мой сын успокаивается. Его тело еще трясет дрожь, но уже не слышно всхлипов. Глажу сына по голове и чуть качаю наши тела — убаюкиваю его, это помогает. Слезы — вода, а она имеет прекрасное свойство: очищать все от грязи. Петька поднимает на меня заплаканные глаза и говорит:
