Одна была потемней и повыше, коротко стриженная, с крупными веснушками, сплошь покрывающими невыразительное лицо, худую шею, длинные руки. Другая, посветлей, пополней и пониже, несла на спине своей длинную косу, но даже коса ее не украшала, казалась отдельной и лишней. Я танцевал то с одной, то с другой, а больше стоял, топтался, участвовал, ждал, когда эта мука кончится. Наконец, аккордеон надежно умолк, и толпа бросилась вон из клетки. Я махнул на прощанье рукой Ромке, заботливо склоненному к своей, добытой, но урвавшему все же миг, чтобы взглянуть в мою сторону. Мы прошли по темному парку к выходу, они — под ручку, нежно держась, а я — в стороне, но как бы и вместе. Тротуары блестели: пока мы топтались на пыльных досках, здесь, в открытом мире, прошел дождь. Посвежело. Ничего не хотелось. Хотелось домой…
И я раскрыл уже было рот для прощания, но тут же закрыл — и вовремя. Странное слово, очень важное для меня сочетание звуков, начало вдруг выплывать из дурацкого их щебетания. О чем они говорили? О девчачьих своих делах, о каком-то дешевом и красивом платье, фасон которого надо взять…
— У какой Ка-релиной? — спросил я, дрожа от холода. — У Тамарки Карелиной? (Никогда, даже мысленно, не называл я ее Тамаркой, но здесь — животом — почувствовал уместность.)
— У Тамарки, — удивилась полная. — А ты ее знаешь?
— Х-хо! — сказал я. — Конечно, знаю, мы же с ней в лагере… (Дурак, а институт? Но они не заметили, да и было уже это неважно.) А вы живете с ней или учитесь?
— Маринка, — она кивнула на подружку, — Маринка живет с ней в одном доме.
— Где, где, в каком доме?!..
Очень зло посмотрела на меня Марина, и я в первый раз ее пожалел.
— Ишь ты, в каком! Будешь много знать — скоро состаришься.
«Умница!» — усмехнулся я про себя, а вслух сказал:
— Да это я так. Я знаю где. Напротив кладбища, верно?
— Верно, — сказала Марина, отвернувшись в сторону. — Если знаешь, так и нечего дурака валять…
«Напротив» — означало для меня: с другой стороны. Там я и предполагал искать, если бы когда-нибудь всерьез решился. Мое счастье, что не пришлось этого делать, потому что дом, где жила Тамара, находился не напротив, а рядом с кладбищем, на той же самой стороне улицы, и хотя от кладбищенской кирпичной стены его отделяло изрядное пространство: палисадник, пустырь, развалины церкви, — все же это была не улица, и этот именно дом я никак не стал бы учитывать.
Знал ли я, видел ли его прежде? Господи, да тысячу раз! Это был длинный двухэтажный барак, топырившийся множеством разнотипных крылечек. Квартиры там были с отдельными входами, небольшие, каждая — на две-три семьи.
