— Не ввязывайся! Не женское это дело! — Грубо рявкнул Трия, растягивая в улыбку мерзкий оскал.
Его дружки тупо заржали.
— Забыла у тебя спросить, мое ли это дело, — холодно смерив его взглядом, скрестила руки на груди Санара.
«И зачем она только влезла», — сетовал про себя Кир, сместившись на край сиденья, пока за ним никто не наблюдал. В любой момент он был готов напасть, если вспыхнет драка.
— О-о, защищаешь женишка? — подняв брови в притворном удивлении, спросил задавала, оглядываясь на приспешников, которые тут же дружно заржали, повинуясь неозвученному приказу.
Из-за чужих спин Кир видел, что Санара чуть заметно сжала губы, но предательский румянец все же подкрасил щеки розовым. Видимо, информация о событиях на Мирионе не осталась незамеченной.
— Проблемы? — из-за спины Санары показался Гвиник, а за ним и Джулиан.
Кир услышал звуки шагов других ребят, и уже скоро вокруг них оказалось кольцо любопытных.
«Хотя бы свидетели есть», — невесело подметил он, когда Трия с вызовом бросил широкоплечему заркийцу:
— Да, проблема есть.
Раньше он бы не осмелился связываться с Гвиником, будучи на голову ниже, но теперь Кир отчетливо видел в толпе полные неприязни и агрессии взгляды, и направлены они были отнюдь не на зачинщика.
— Проблема в том, что наглое отродье возомнило, что ему все дозволено, — а вот это была открытая провокация!
Кир впился пальцами в сиденье, тело напряглось — «урод»!
Вокруг стало очень тихо. Все смотрели на фризийца, ожидая его реакции.
— Еще только одно слово, и я умою тебя, сука, твоей голубой кровью, — Кир прошипел так низко, что слышали его только те, кто стоял в непосредственной близости. Глаза побелели от заволакивающей ярости, и мягкий серый уступил место режущему холоду стеклянного неба, что грозило смертельной бурей каждому, кто отважится выступить против неумолимой стихии.
Противник долго смотрел на него, не в силах шевельнуться.
Кир собирался выполнить свою угрозу при малейшем поводе и был уверен, что никто из наблюдавших не сможет его остановить — не успеет.
Трия медлил, Кир видел и чувствовал внезапный страх, продиктованный инстинктом самосохранения и отчетливо отразившийся в глубине глаз обидчика.
«Давай же!» — про себя умолял он, почуяв кровавую жертву. Его так достали презрение и неприязнь, которые буквально сочились из каждого «дружеского» лица, что он желал справедливости, и это было прекрасным поводом.
— Что здесь происходит? — раздался голос профессора.
