Родион обхватил его за пояс и перекатившись на спину, притянул к себе, оставляя тонкое тело с еще по-мальчишески угловатыми чертами на своем.
— Я тяжелый, — неуверенно начал омега, помня как папа всегда говорил это, объясняя, что уже не может поднять сына и тому приходилось довольствоваться объятьями отца.
Альфа только хмыкнул.
— Ты отвлекся, — напомнил он, глядя на чуть приоткрытый рот. Омега сглотнул и снова потянулся к лицу Родиона, но теперь, чтобы до него достать, нужно было подтянуться.
Собираясь с духом несколько секунд, омега пополз выше, потеревшись об альфу и примостившись пахом, как раз там, где налитый орган мешал спокойно лежать.
Щеки покраснели.
— Продолжим, — альфа произнес это не так уверенно, как хотел бы, но сдерживать себя становилось все сложнее. Раньше его мало привлекали поцелуи, он был чаще настроен переходить сразу к делу, получать желаемое и в очередной раз забывать о естественной потребности, точно такой же, как еда или сон. Но сейчас Родиону нравилась жгучая ртуть, разливающаяся по венам, и собственный, почти болезненный интерес лишь подстегивал желание посмотреть, как это будет с этим несуразным мальчишкой, открывающим для него некоторые грани словно впервые. Может, именно это люди и назвали страстью?
Легко помещаясь на теле Родиона, Марк опустил руки на чужие плечи и снова стал покрывать лицо поцелуями, пока наконец-то не осмелел и коснулся ожидающих губ. Альфа опустил ладонь на затылок и не позволил отстраниться, предлагая продолжить на его территории.
Это был первый раз, когда омега целовал кого-то сам. Было так приятно касаться обожаемого тела, ластиться и ерзать, обжигаясь о твердый торс, упругий живот, горевший словно раскаленный зноем песок.
Вторая рука альфы опустилась ниже спины, сжав по-детски упругую ягодицу. Член Марка снова налился кровью. Альфа перехватил легкую взволнованность, и все так же сжимая аппетитную попку, потерся о сгусток желания собственным стояком. Не торопясь, заглядывая в шалевшие от страсти глаза омеги.
Держать себя становилось все сложнее. Мышцы напряглись и уже кое-где затекали. Хотелось швырнуть это тщедушное тельце под себя и содрав противную тряпку, разложить парнишку так, чтобы пару дней отсыпался.
Покусать невинное тело.
Исследовать изнутри.
Укутать собственным запахом, о котором говорил омега.
Заставить вопить и требовать его, шире разводя ноги, бесстыдно демонстрируя всего себя.
Сердце тяжело билось о ребра. У альфы сбилось дыхание, и он плотнее впивался в белоснежную кожу, забывая, что завтра останутся следы. Или прекрасно об этом помня и желая, хоть каким-то образом оставить вожделенные метки.
