«Просто дракон вывел меня из себя, а затем еще и нагло соврал о том, что я ошибся», — успокаивал я себя, прекрасно зная, что нужно произносить ТрОстус, и среди ночи мог без раздумий назвать дату окончания правления шестого лже-императора — шесть тысяч триста сорок третий год. Естественно. Здесь дракон не соврал…
Я присел на пол, когда услышал неправильное ударение в имени министра финансов, произнесенное собственным голосом.
Кошмар!
Да как же это… Я только что сделал такую отвратительную ошибку! Я — для кого точность и верность представлялись наивысшими добродетелями! Я — назубок знающий заклинания десятого порядка, один неправильный звук в которых мог стоить сотен лет жизни или вовсе окончиться летальным исходом для неуча…
Плечи свело от напряжения. Я старательно прислушивался к собственному слабому писку, понимая, что через десяток секунд назову проклЯтый год.
«…в шесть тысяч триста сорок четвертом году император Проклим, известный как шестой лже-император, окончил своё правление…»
О, духи! Как же я мог!
Сокрушенно впившись в растрепанные волосы, я мечтал, чтобы мой голос умолк навеки. Так облажаться, да еще перед Драконом! Поделом мне, если он обратится в комиссию и меня лишат диплома и возможности преподавания.
Если уж оставаться до конца откровенным, такому молодому преподавателю, как я, не полагалась большая нагрузка. Максимум, на что я мог рассчитывать сразу по окончании академии, это пара уроков в день у младших классов. Но звезды сошлись таким образом, что школа осталась без учителя, а других кандидатов на место не оказалось.
Нортон давно послал запрос в Департамент образования, вот только за год никто так и не согласился отправиться в Тмутаракань… Я бы и сам не согласился. Но видимо, темные предки услышали дроу — закабалили ему в угоду одного неудачливого светлого эльфа, и историк в Омуте все же появился.
Сдвинувшись ближе к кругу, где мой фантом все еще выступал на потеху невидимой толпе (шут гороховый), я нарушил целостность окружности, стерев пальцем внешнюю линию. Призрак растаял…
Вот бы и я так же исчез, канул бы в воду, будто и не было.
Вспомнив о том, что с лингвистической точки зрения я именно туда и канул, то есть в свой ненаглядный и горячо любимый Тихий Омут, я грустно хмыкнул.
Нет, не мог же я в самом деле быть таким олухом-недоучкой!
Мысли жужжали, не желая смиряться с собственной убогой судьбой. Слова о волчьем билете и помойке надежно врезались в память.
