Учителя хвалили, некоторые, конечно, не все. Но приютские сдают всего два экзамена — теологию и обществознание, отчего-то все думают, что науки не нужны. Так что все дни приходится проводить над книгами. Физику с математикой я могу сдать, а вот с литературой и историей проблемы. Хорошо еще, у нас своя библиотека есть, за книгами никуда ходить не надо. Целая комната под книги отведена, можно, наверное, всю жизнь читать, не переставая. И кресло мягкое, залезешь в него с лапами, на столик блюдо с печеньем поставишь, молока стакан, мр-р-р… и мир не существует.
Я однажды так зачитался, что пропустил приход Старшего…
Время до прихода Ракеша еще оставалось, и я подумал, что не случится ничего страшного, если я прикрою глаза на несколько минут и пристрою голову на мягкую спинку кресла.
Проснулся я от того, что кто-то коснулся моей руки. Живя в приюте, нужно всегда держать ухо востро, иначе неизвестно, проснешься ли ты при собственных вещах или в последних трусах. Или уже без них. Потому, ощутив чье-то поползновение в свою сторону, я по привычке встал на дыбы, выгибая спину и злобно шипя. Так, чтобы напугать обидчиков.
Вот только я совсем забыл, что теперь живу в семье и крыша над головой родная, а потому опасаться мне абсолютно нечего.
Кресло подо мной пошатнулось. Злополучный антиквариат имел тонкие резные ножки и был малоустойчив. Я почувствовал, как заваливаюсь на бок. Кресло зацепило стол, тот накренился, стакан съехал на пол, разлетевшись вдребезги. А на меня ошалело пялился Старший, видя, что я, вместе со всем учиненным бедламом, лечу прямо на него.
Ой, Божественная!
— Не ушибся? — Погладили меня мягкой лапой по голове.
— У-у, — помотал я головой, что-то промычав. Вот теперь я точно получу. Мало того, что навредил Старшему, так еще и мебель испоганил. А ковры бактрианские, шелковые! Теперь молоко придется языком вылизывать, пока не сотру все до капли или на языке мозоли не появятся.
— Таги-и-р, — позвал меня ласковый голос. Обманчиво ласковый. Грас тоже всегда так разговаривал, готовясь отомстить побольнее.
— Простите, пожалуйста.
Не глядя на Старшего, я поднялся и вышел из комнаты. Где лежат ремни Ракеша, я знал. Сам укладывал каждый вечер в строго определенном порядке. Старший любит, когда все находится на своих местах. Взяв самый скромный из них, я вернулся в комнату и, не поднимая глаз, протянул орудие наказания. Старший уже поднялся на ноги, стоял, уперев руки в бока, должно быть, прикидывая масштабы ущерба.
