— Каково? а?
— Виноградное? — ответил Азбукин вопросом, выражавшим почтение к напитку.
— Изюмное! — торжествующе произнес Налогов. — В Клюквине работают, да как отлично! 50 лимонов бутылка! А теперь, — тут Налогов взял маленькую рюмочку и осторожно нацедил в нее из другой бутылки.
Азбукин выпил.
— Ну, а это?
Азбукин, вместо ответа, только смотрел на приятеля вопрошающими глазами: в винах он мало понимал.
— Ликер! Наш самодельный клюквенный ликер, — умильно поглаживая бутылку, пояснил Налогов. — 70 лимонов бутылочка-то! Вот, говорят, не изобретатели мы. Да мы, брат Степа, всех Эдиссонов за пояс заткнем.
— Да это не мы, — возразил Азбукин. — В Клюквине-то евреи.
— Положим, — не нашелся, что возразить Налогов и налил Азбукину рюмку светлой, непахнущей жидкости.
Когда Азбукин выпил, у него сильно обожгло горло и слезы навернулись на глаза.
— Что это у тебя, — спросил он уже сам, поскорее закусывая селедкой.
— На сей раз — мы, мы, — восторженно промычал Налогов. — Самодельный спирт! Семьдесят градусов. Без запаху. Из пшеничной муки. Знакомый мельник уступил.
Азбукин проглотил еще несколько рюмок самодельного спирта, надеясь, что светлая, обжигающая горло, жидкость сожжет и скверное его настроение.
— Как же ты живешь? — дружески спросил Налогов, наливая ему последнюю рюмку и отодвигая бутылку: с остатками светлой жидкости у него были связаны еще кое-какие расчеты.
— Живу. По-прежнему.
— Сколько жалованья? — в корень взглянул Налогов.
— 160 миллионов на бумаге, а на деле ничего. Дадут, а когда дадут? Говорят, ячменем предлагают.
— Скверно.
— Что и толковать, скверно, — возбудился вдруг Азбукин. — В доме ничего нет, кроме картошки, да и обносился как! Тетка поедом ест. Говорит: вон другие-то как живут. И верно, брат: раньше, если и голодали, так все.
Налогов приумолк. От природы он был наделен добрым сердцем, а в словах Азбукина звучала неприкрашенная тяжелая нужда.
— Придумали, придумали! — закричал он через секунду. — Ты поешь? Да, помню, ты поешь. Еще баритоном.
— Тенором, — поправил Азбукин.
— Пусть тенором. Так вот, видишь-ли… Я теперь член церковного совета, чуть-чуть не церковный староста. У нас хорик есть. По праздникам-то тово… поет. Хочешь в хор поступить? Платим.
— Да ведь хор-то поет в церкви, — осторожно возразил Азбукин, — а я, школьный работник. Неудобно.
— Это ничего, — весело вынесся навстречу Налогов, — у нас не просто церковь, а живая и даже древнеапостольская. У нас о. Сергей такую проповедь вчера закатил, что и на митинге не услышишь.
