– Ну пожалуйста! – принялась упрашивать девушка, к которой вместе с нормальным дыханием вернулся и весь ее энтузиазм. – Послушай, я валялась на земле в верблюжьем навозе, чтобы подыграть тебе. Неужели ты думаешь, что меня волнует, как выглядит твой дом?
Аладдин вдруг поймал себя на том, что широко ухмыляется.
– Ладно, но не забудь, что ты сама напросилась!
Он быстро осмотрелся по сторонам, прикидывая, какой путь будет самым безопасным. Потом провел девушку на задворки старого, осыпающегося строения и принялся быстро карабкаться по шаткой стремянке.
– Гм... – скептически хмыкнула она, взбираясь следом за ним и морщась от каждого скрипа хлипких перекладин, не без оснований подозревая, что все это ветхое сооружение может в любой момент рассыпаться. – А что мы делаем?
Аладдин запрыгнул на полуразрушенный балкон и подал ей руку. Она сделала вид, что не заметила предложенной помощи, и ловко приземлилась на карниз рядом.
– Помнишь, что я говорил насчет «бедных» и «вонючих»? То есть, гм, я, конечно, не вонючий, но живу далеко не в самом безопасном районе Аграбы. Поэтому мне кажется, что нам лучше держаться подальше от улиц, где нас могут увидеть.
– А что плохого, если нас увидят? – спросила она.
– Ну не знаю. А что плохого в том, чтобы взять с прилавка яблоко и отдать его другому, не заплатив?
– Я просто не знала... – Ее голос стих.
– Не знала, что за товар нужно платить? – закончил за нее Аладдин с мягкой улыбкой.
– Ну хорошо, я действительно оказалась на рынке первый раз в жизни, – призналась она. – И раньше мне действительно не приходилось ничего покупать. Я не представляла себе, как это все устроено –- цены, деньги, все прочие вещи. Тут ты меня подловил.
Алладин не смог удержаться от самодовольной ухмылки. Выходит, он был совершенно прав, когда угадал в ней богачку, переодевшуюся простолюдинкой.
Но тут девушка прищурила глаза и одарила его взглядом, который больше подошел бы вдове Гульбахар.
– Только у тебя я тоже что-то не заметила кошеля с золотом, умник. Как же тогда ты платишь за свои покупки?
При этих ее словах Аладдин – возможно, первый раз в жизни – лишился дара речи.
– Это... ты ловко подметила, -–- выдавил он наконец. – Но я – совсем другое дело! Мне приходится воровать, потому что иначе я просто умру с голоду!
– Значит, по-твоему, тебе можно воровать – потому что тебе нужна еда. А мне почему-то нельзя, хотя я всего лишь хотела помочь голодному ребенку?
Аладдин скрестил на груди руки.
