Решения. Моя жизнь в политике [без иллюстраций] | страница 19

Что касается моих личных чувств в отношении Вилли Брандта, то, наверно, точнее всего их можно определить по групповому портрету, так называемой главной тройки того времени: Вилли Брандт, Герберт Венер и Гельмут Шмидт. Вилли Брандт был любим, Герберт Венер — почитаем, а Гельмут Шмидт — уважаем. И это, на мой взгляд, самое удачное описание столь различного влияния этих людей и столь разной, но никогда не менявшейся, оценки этих трех выдающихся личностей внутри СДПГ.

Мой путь к посту федерального канцлера был долгим, и начался он не в 1986 году, поскольку выборы в Нижней Саксонии, несмотря на значительный прирост голосов, были проиграны. Потребовалось довольно продолжительное время, прежде чем я смог избавиться от мысли о том, что это было поражение. Ганс-Йохен Фогель, возглавлявший тогда нашу партию, пригласил меня в Бонн и сумел убедить, что я не должен рассматривать итог выборов исключительно под девизом «победа или поражение». За эту беседу я ему очень благодарен.

Конечно, я был разочарован и сильно расстроен тем, что мои надежды встать во главе правительства Нижней Саксонии рухнули. Хотя мы и прибавили 5,6 процента голосов избирателей, вотум доверия оказался на стороне правительства Альбрехта: в коалиции со свободными демократами наши противники получили большинство — ровно на один голос. Фогель ободрил меня. Это стало началом очень продуктивной совместной работы, которая закончилась жарким спором и ссорой, когда он посчитал меня целиком и полностью ответственным за провал в Мангейме Шарпинга[4]. Сам Шарпинг смотрел на вещи иначе, и он был прав. Впрочем, я тоже, со своей стороны, хотел, чтобы председателем стал Лафонтен, и не делал из этого тайны.

После нашей ссоры прошло время, и мы с Фогелем — к моей большой радости — снова сблизились. В период моего канцлерства он стал мне незаменимым советчиком, причем никогда не говорил об этом на публике, даже не намекал. Вряд ли найдется хоть одно важное решение, которое я или руководитель Ведомства канцлера Франк-Вальтер Штайнмайер не обсудили бы предварительно с ним. Только в единственном принципиальном вопросе мы не сумели найти общий язык. Когда я пригласил его войти в Национальный совет по этике, он кратко ответил: мне не стоит, мол, тешить себя иллюзиями, потому что его строгая и ограничительная позиция (вероятно, в связи с католическими моральными установками) по исследованиям стволовых клеток останется неизменной. И хотя я придерживался и придерживаюсь иного мнения, я вполне могу уживаться с такой позицией Фогеля.