Завидев из окна верхового и опознав его, Прокофий Кузьмич вышел из дому, застегивая на ходу широкий пиджак на все пуговицы. Вслед за ним на крыльцо выкатился злобный лохматый комок — комнатная собачонка — и с лаем метнулся под ноги лошади.
— Колхозный привет шефу! Здравствуйте, Аристарх Николаевич! — заговорил Прокофий Кузьмич, спускаясь с крыльца навстречу гостю и протягивая ему руку издалека. — Брысь, проклятая! — крикнул он на собаку, как на кошку.
Аристарх Николаевич легко приземлился с седла и передал председателю повод коня. Собачка не унималась, кидаясь то на директора школы, то на его лошадь.
— Опять не узнает меня песик-то ваш, — сказал директор.
Прокофий Кузьмич засмеялся.
— Тишка мой вас, наверно, за уполномоченного принимает. Не любит он уполномоченных.
— Мудрый песик.
— Породистый! — похвастался председатель.
Засмеялся и Аристарх Николаевич.
— Породистый — помесь половой щетки с гусеницей! Завели бы лучше охотничью, гончую.
— Охотничьей собаке корму больше надо. А я — какой я охотник! Зато Тишка служить умеет. — Прокофий Кузьмич переложил повод уздечки в левую руку, а правую поднял вверх и крикнул собачке: — Тишка, служи!
Тишка мгновенно перестал лаять, вскинулся на задние лапы, вытянул волосатую морду кверху и начал кружить на одном месте, подпираясь лохматым хвостом.
— И верно — служака! — похвалил Тишку директор. — Ну, что у вас тут?
— Что у нас? Живем, работаем. А что же вы: директор без армии? Сейчас бы самое время поддержать нас.
Аристарх Николаевич посмотрел на круглого, розового председателя.
— Зачем вам армия? У вас машины стоят.
— Были бы машины, стоять не дадим. А дела всякого и для вашей армии хватило бы.
Прокофий Кузьмич привязал коня к изгороди около двора, сказал, что сейчас подкинет травы, и повел директора в дом. Собачка метнулась в сени.
— Прошу в горницу, Аристарх Николаевич!
В избе председателя было много перегородок, занавесок и половиков. В прихожей на клеенчатом столе — самовар, прикрытый узорным полотенцем, а на стене — крупные в рамках портреты, как в конторе правления. Горница же, оклеенная бумажными обоями, напоминала больше квартиру районного служащего, чем деревенскую избу. В горнице полумрак — все окна снизу доверху зашторены тюлем. В простенках и по углам, на полу и на табуретках много цветочной зелени — в горшках, в кадушках, обернутых газетной бумагой. Целый лес зелени — если бы только в этом лесу хоть немножко шевелились и шелестели листья. Цветочные горшки виднелись и на подоконниках за тюлевыми занавесками. После войны Прокофий Кузьмич накупил в деревнях многоцветных немецких картонок с рельефными изображениями ветвистых оленей, тигров, готических замков и прудов с лебедями. И теперь эти картонки красовались на стенах и заборках его горницы.
