Павел тоже вышел из кухни, поздоровался.
Прокофий Кузьмич осмотрел его с ног до головы, спросил:
— Ну что?
Павел переступил с ноги на ногу, промолчал.
— Если что нужно, говори, я тебя всегда поддержу, — сказал председатель. — Вытяну! Другие не помогают — я помогу. Советская власть поддержит. А вырастешь, тогда мы посмотрим. Ты им еще покажешь!
Иван Тимофеевич с готовностью поддакивал председателю:
— А я что ему внушаю? Учись жить у Прокофия Кузьмича — вот что я ему внушаю, он сам это может подтвердить. «Вот твоя главная школа», — говорю я ему!
— Ладно, ладно! — прервал его Прокофий Кузьмич. — Пьянеешь ты, что ли?
Но Иван Тимофеевич пьянел не от вина.
— Что «ладно, ладно»? Разве я не правду говорю? Ты, Прокофий Кузьмич, оборотливый и знаешь, что выгодно, что нет. Продал петушков по базарной цене, курочек купил у соседнего колхоза по дешевке. Выгодно? Выгодно! Потом совсем птицеферму ликвидировал — значит, так выгоднее, хлопот меньше. Мы все у тебя учимся, Прокофий Кузьмич! Вот был я в Москве, поиздержался, то-се, пятое-десятое, написал заявление, и дали мне на дорогу двести двадцать пять: сколько попросил — столько и дали. Прогадал я? Прогадал! А Прокофий Кузьмич не прогадал бы…
— Ладно, ладно, не мели. Наливай лучше! — опять попробовал остановить его Прокофий Кузьмич, хотя похвалы в свой адрес обычно принимал благосклонно. — Я же не о своей выгоде беспокоюсь.
— А если бы и о своей, что ж такое? Почему грех о своей выгоде побеспокоиться?
Прокофий Кузьмич взял бутылку сам и налил водки в две стопки.
— Пил ты сегодня, что ли? — спросил он Ивана Тимофеевича. — И почему для хозяйки стопки нет? Анна, выпей с нами!
Жена Ивана Тимофеевича, Анна, рано и быстро постаревшая женщина, увядшая уже настолько, что Васютку и Антошку можно было принять за ее внуков, не успела ничего ответить, как муж ответил за нее:
— Зачем Анне пить, ей здоровье не позволяет. — И добавил, обращаясь к жене: — Делай свое дело!
Прокофий Кузьмич возражать не стал, и мужики выпили вдвоем.
Анна, сидевшая перед этим на лавке возле стола, встала и ушла на кухню. Она всю жизнь делала свое дело: с утра до вечера возилась по хозяйству, что-то стирала, сушила, что-то варила и стряпала, собирала на стол, убирала со стола, и молчала, и довольна была уже тем, что муж часто освобождал ее от тяжелой колхозной работы.
Васютка и Павел тоже пошли на кухню, но Иван Тимофеевич остановил их:
— А вы сидите с нами и слушайте, что будет говорить Прокофий Кузьмич.
