Алекс | страница 59
Расплатившись на кассе и сложив всё в рюкзак, мы покинули сие гостеприимное заведение. Ночевать пришлось под трубами теплотрассы, как я ночевал в первый день моего пребывания в этом мире. За гостиницу денег дерут, которые у нас есть, но постепенно тают. А нам ведь ещё нужно снять жильё, как приедем, и чем-то питаться, пока работу нек не найдёт.
Проснулся я раньше Ниро. Нек спал под боком, свернувшись компактным калачиком; он вздрагивал во сне и поджимал между ног тонкий хвостик. Я подобрал нож, который выпал у него из кармана. И как только бок себе не распорол, пока спал? Ножик острый, что бриться можно. Бандит, блин.
Нек дёрнул ушами и, проснувшись, с недоумением посмотрел на меня.
Навеяло, просто навеяло. Эту песню во времена моей бродяжьей молодости пел один пацан во дворе под гитару. Тогда мы пили дешёвый портвейн и так же ночевали у теплотрассы.
Весело фыркнув на моё творчество, нек забрал у меня ножик. Знаю, певец ртом из меня не очень, поэтому текст песни я, скорее, продекламировал как стих, но зато нек улыбнулся. Мы оба просто устали, устали спать в канавах и ещё больше устали от неопределённого будущего.
— Это песня твоего мира, да? Повернись, спину обработаем и локоть намажем.
Я отвечать не стал, и так ясно, откуда она.
— Скучаешь по своему миру? — тихо спросил Ниро, осторожно прикасаясь к ранам ваткой.
— Да…
— У тебя остался там кто-нибудь? — голос его дрогнул, да и рука с ваткой тоже.
— Мама…
Радовало, что здоровенный, чёрный, синяк остался только на локте, который я разбил в аварии. Остальные синяки, расплывшись, окрасили меня в зелёные и жёлтые пятна. Они почти не болели. Мазюка хоть и воняла нещадно, но хорошо помогала.