о святом. Его имя каждый раз меняется в зависимости от того, кто о нем рассказывает, события каждый раз развиваются по-разному, но, как бы ни изменялись отдельные детали, никогда не подвергалось сомнению то, чем он заслужил святость.
Тем самым мы отдали долг истории и с источниками покончили.
Вернемся к делам Попье с намерением рассказать о нем всю правду.
Под правдой мы, конечно, подразумеваем и то, что при недостатке достоверных сведений мы были вынуждены начать рассказ с некой нулевой точки, в которую рассказ попадает из-за отсутствия сведений. Если бы не было такой свободы повествования, то вся история человечества застряла бы еще на ступенях Вавилонской башни, так что мы не чувствуем себя виноватыми.
Согласно устным преданиям, от которых мы и дальше будем зависеть, Жан-Луи Попье из родного Лиона прибыл в Париж еще во время ancient régime, старого режима, во время первого правительства Неккера, приблизительно в 1781 году. Мало что известно о его жизни до революции (то есть мало что можно предположить), а жил он на одной из кривых заплесневелых улиц предместья Фобур Сент-Антуан.
(Я отбросил утверждение, что окно съемной каморки смотрело на каменный свод проезда во двор дома номер 30, рю де Кордильер, неподалеку от старого здания Эколь де медисин, где жил l’ami du people, Друг народа и враг всего прочего, Жан-Поль Марат. С учетом антагонистической природы их деятельности, проживание одного едва ли доказанного Жана по соседству с Жаном, ставшим, вне всякого сомнения, исторической личностью, показалось мне апокрифическим вмешательством поэтической души в житие, которое чуть ли не сразу после возникновения и собственной противоречивости так или иначе походило на «Илиаду», если ее рассматривать как творчество многих гомеридов, а не одного рапсода. Один из его воспевателей утверждает, что поселился он на рю де Кордильер, напротив Ж.-П. Марата. Очевидно, гуманист не верил, что человеческая природа, как проповедовал Ж.-Ж. Руссо, сама по себе уже способна для совершения добрых дел. Он предполагал, что стимул к подобному ее действию может дать нечто совершенно противоположное, с каковой целью и следует жить напротив.)
Известно также, что он долго работал у какого-то адвоката, который, будучи депутатом Конвента, состоял в низших эшелонах машины голосования Жиронды.
А потом в жерминале, на переходе марта в апрель 1793 года, мы уже видим его во Дворце правосудия за одним из столов в роли писаря Революционного трибунала. Предание умалчивает, как он туда попал. Предполагаю, что служащий суда, образованного по предложению Дантона 10 жерминаля, проходя по кабинету его работодателя, обратил внимание на красивый почерк, после чего и перевел нашего писаря в судебную канцелярию.
