* * *
Пройдет много времени, будут мучительные переживания, почему, почему не застрелился? Что это — трусость или элементарное чувство борьбы за жизнь?
Впереди — тернистый путь через Польшу и Германию, побег из ада и многое другое. Трудным был этот путь, но я выдержал, не сломался.
Забегая вперед, скажу, что разведчики привезли целыми и невредимыми обер-лейтенанта и полицаев. В 1973 г. в Осе, на рыбалке, я случайно встретился со своим бывшим командиром роты Г. Барышевым. Он дослужился до подполковника, последняя его должность — райвоенком Осинского района. Из армии его уже уволили, и он возглавлял рыболовецкую артель в г. Осе.
Вначале он не узнал меня, а, может быть, сделал вид, что не помнит. Я рассмеялся и сказал: «Что же ты своего офицера не узнаешь?» Он как-то растерялся, засуетился, крикнул своим ребятам из бригады, чтобы развели костер, сварили уху.
Стали восстанавливать детали, он припомнил, что, когда привезли пленных и Старостин доложил о проведенной операции, в штабе находился командир корпуса. Он знал многих по фамилии и помнил в лицо разведчиков, с которыми ему приходилось встречаться.
«Не тот ли это командир, который „затащил“ немцев на минное поле?» «Тот самый», — ответили ему. «Какую он получил награду за ту операцию и проведенную разведку?» Вместо ответа было тягостное молчание. «Приготовьте документы к представлению на „героя“ и дайте отпуск на три недели. Когда вернется, доложите в штаб корпуса».
Штаб корпуса не дождался моего возвращения. Мать получила похоронку, которую как реликвию я храню и сейчас. В ней сказано: «Ваш сын Ларионов О.П., уроженец Молотовской области станция Верещагино в боях за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 3 февраля 1943 г., похоронен в районе хутора Первозвановка Успенского района Ворошиловграде кой области».
Все, только что случившееся в станице Первозвановка, промелькнуло перед глазами, как кошмарный сон. Оценить происходящие события не было времени.
Огонь прекратился. Я попробовал опереться на ноги и сделать бросок к противотанковому рву. Острая боль не позволяла подняться, а ноги вдруг стали какими-то чужими. Разрывная пуля ударила по нижнему краю полушубка, разорвалась и выдрала большой кусок мяса сзади правого колена. Рваная рана была очень большой, примерно в две развернутые ладони. Я лежал и не шевелился. Мозг напряженно работал, но я никак не мог принять решения. Я знал, что немцы наблюдают сверху с бровки оврага и готовы пресечь огнем из автоматов любую мою попытку что-нибудь сделать. Они могли поиграть со мной, как с «мышонком», дать возможность приподняться, а затем прихлопнуть меня «лапой». Я провел рукой с боку полушубка и зацепился за ремешок планшетки. Я помнил, что в ней никаких документов, представляющих интерес для немцев, не было, там лежали несколько листов чистой бумаги и карта данного участка местности с обозначением переднего края примерной обороны немцев. Наш передний край обороны на своих картах мы, как правило, не отражали — свою обстановку знали хорошо. Обычно оперативная обстановка на картах наносилась только у высших офицерских чинов. В планшетке лежала также фотография 9х12 моей соученицы — Маргариты Зайцевой. Письмо с фотографией она прислала мне в поселок Юг, когда наша 58-я мотострелковая бригада только еще начала свое формирование.
