Вечером того же дня, когда приехал капитан Джерри, судно «Саравак» вышло из гавани. Переезд по проливам и вероломному Яванскому морю совершился так благополучно, что Ян Лаурвик, суеверный, как настоящий скандинавец, начинал даже беспокоиться.
Погода стояла спокойная, и им удалось подойти близко к берегу. Теперь необходимо было следить за приметами вдоль береговой линии, указанными на карте Ласкара. Подъезжая к низменному мысу, за которым они давно уже наблюдали, увидели они, что тот принимает постепенно вид двугорбого верблюда, точь-в-точь как на карте. За ним находилась узкая бухта, у входа в которую тянулся риф, о который разбилось злосчастное судно. По обе стороны рифа были два очень опасных канала. Вода в это время стояла так низко, что видна была зубчатая верхушка рифа, покрытого пеной прибоя. Во время прилива зубцы скрывались под водой, превращаясь в превосходную западню для судов. Судя па карте, погибшее судно следовало искать на глубине сорока восьми футов против середины наружного подъема рифа.
«Саравак» остановился с другой стороны рифа. Здесь он будет хорошо защищен от волн. Пользуясь исключительной тишиной на море, Ян Лаурвик решил немедленно приступить к делу. Через полчаса после того, как «Саравак» бросил якорь, Ян был уже у рифа, захватив с собой водолазный костюм, капитана Джерри для управления воздушным насосом и машиниста-шотландца для управления паровым катером.
Возле рифа, на глубине то сорока восьми, то семидесяти двух футов, тянулась каменистая мель, которая затем в нескольких сотнях шагов понижалась и исчезала в недрах океана. В теплых водах этой отмели плавали пестрые исполинские водоросли и странные рыбы, еще более ослепительные и пестрые, чем водоросли. А там дальше, в глубине, обитало множество плавающих, ползающих и неподвижных существ, самых разнообразных и необычайных форм. Тут были и самые крошечные, тысячи которых могли поместиться в ушке тончайшей иголки, и огромные, вроде исполинского осьминога со змееобразными щупальцами в двадцать — тридцать футов каждое. Все эти существа вели жизнь бесшумную, но полную ужасающей деятельности, жизнь, которую вечно подстерегает смерть.
И вот, по врожденному ли чутью или по какой-нибудь другой таинственной причине, поднялось вдруг волнение среди этих жителей морского дна. И до того было сильно их беспокойство, что все они двинулись вверх.
Чудовищный осьминог, пожирающий все, что только могли схватить его щупальца-руки, двигался по каменистой отмели до тех пор, пока не добрался до затонувшего судна. Судно показалось его огромным, пристальным и блестящим, как хрусталь, черным глазам, в глубине которых переливались зловещим огоньком тончайшие лучи света, до того странным явлением, что все внимание его сосредоточилось на нем. Никогда еще в своей жизни не видел он скал такой необыкновенной формы. Осторожно протянул он одно из гигантских щупалец, чтобы исследовать странную скалу. Притронувшись к этому чуждому и незнакомому предмету, он с опаской отдернул щупальце и попятился назад. Но судно, к великому удивлению осьминога, не сделало ни малейшей попытки броситься на него. В нем, очевидно, не было воинственных наклонностей. А что, если при более близком чередовании оно окажется съедобным? Осьминог был голоден. Вот почему еще раз, сначала осторожно, а затем более смело, протянул он свои щупальца, исследуя поверхность судна чувствительными присосками. Беспощадные щупальца схватили по пути нескольких притаившихся в судне рыб и моллюсков, а также прикрепившихся к килю вкусных хрупких крабов. Но от людей, затонувших вместе с судном ничего не осталось, кроме костей. Мясо было давно съедено морскими хищниками, и кости стали гладкие, как отполированные.
