Сцена разыгрывается, как по нотам. Яковлев сообщает, что ему-де, известны все отношения Костомарова с Чернышевским. Чулков кладет доносчикам-добровольцам чистый лист бумаги. Яковлев строчит, а «больной» Костомаров набрасывает игривую записку матери: «Милая моя, я в Москве уже, — по обыкновению весел, здоров и благополучен. Петр Васильевич оказал мне весьма важную услугу…»
«Услуга» заключалась в «извете»:
«Летом 1861 года, около июля месяца, будучи переписчиком бумаг и разных сочинений у г. Всеволода Костомарова и занимаясь у него постоянно, я очень часто видал у него из Петербурга какого-то знаменитого писателя под именем Николая Гавриловича Чернышевского и переписывал бумаги по случаю летнего времени в беседке сада дома г. Костомарова, когда они, ходя под руку и разговаривая между собою, произносили слова, из которых мне удалось запомнить следующие фразы, произнесенные г. Чернышевским: „Барским крестьянам от их доброжелателей поклон“. „Вы ждали от царя воли, ну вот вам воля и вышла“. Называя эту статью своею, г. Чернышевский упрашивал г. Костомарова о скорейшем ее напечатании…»
Через несколько часов, упрятав в карман деньги и письмо к Потапову, «живой свидетель» Яковлев отправляется в Петербург. 4 марта Костомаров уже следует в Тулу, но прибывает туда снова «больным». Дальше ехать не нужно. В соответствии со сценарием приходит телеграмма от Потапова: Костомарова возвратить в Петербург. Ведь Костомаров «написал» в Туле обширнейшее письмо на имя Соколова, которое «отобрал» у него капитан Чулков. Обратно ехали живо. Чулков «вез» «отобранное» письмо, но потерять оное не боялся. Ибо спрятано оно было не в кармане жандармского мундира, а в надежнейшем кабинете управляющего Третьим отделением.
А Чернышевский работал. Переводил труды по истории. Завершал роман «Что делать?».
На исходе первой декады марта радостный Потапов (он, он престола спаситель!) торжественно вручил следственной комиссии «обличительные» материалы: письмо к Соколову, «извет» Яковлева, несколько ничего не доказывающих писем и главную «улику» — «собственноручную» записку Чернышевского, «отобранную» у Костомарова уже по прибытии в Петербург.
Холеные руки передают друг другу, разглаживают пожелтевший листок, на одной стороне которого какие-то стишки, подбор рифм, а на другой:
«В. Д. Вместо „срочнообяз.“ (как это по непростительной оплошности поставлено у меня) наберит. везд. „временнообяз.“, как это называется в положении. Ваш. Ч.»
