– Я не имею в виду – правильно или нет в моральном смысле. Я хотела сказать, разумно ли я себя веду.
– А, тогда другое дело. Человек, в общем, совершает больше глупых, чем разумных поступков. А в чем проблема?
– Ширли.
– Ну конечно, Ширли. Ты больше ни о чем и ни о ком не думаешь.
– Я хотела, чтобы она поехала в Лондон и освоила специальность секретарши.
– По-моему, это ужасно глупо, – сказал мистер Болдок. – Ширли – милая девочка, но хорошей секретарши из нее никогда не получится.
– Но ей же надо что-то делать.
– Да, так теперь считают.
– И мне хочется, чтобы она общалась с людьми.
– Проклятущая крапива! – воскликнул вдруг мистер Болдок, тряся обожженной рукой. – С людьми? Кого ты имеешь в виду? Толпы народа? Работодателей? Подруг? Молодых мужчин?
– Пожалуй, молодых мужчин.
Мистер Болдок усмехнулся:
– Она, кажется, и здесь имеет успех. Я заметил, как этот маменькин сынок Робин бросает на нее нежные взгляды. А Питер – так тот по-настоящему страдает. И даже Эдвард Уэстбери стал напомаживать остатки волос. В прошлое воскресенье от него так разило бриллиантином, что я еще подумал: ради кого же он так старается? А когда вышел из церкви, увидел, что он, извиваясь, будто провинившаяся собака, разговаривает с Ширли.
– Не думаю, что кто-то из них ей нравится.
– А почему они должны ей нравиться? Дай ей время, Лаура. Она еще очень молода. Скажи, а почему ты хочешь отослать ее в Лондон? Ты и сама туда собираешься?
– Нет. В том-то и дело.
Мистер Болдок разогнулся и бросил на нее пытливый взгляд:
– Значит, дело в этом? Что же именно тебя беспокоит?
Лаура опустила взгляд на дорожку:
– Как вы сами только что сказали, Ширли для меня – самое главное в жизни. Я… я так сильно ее люблю, что боюсь… ей это повредит. Боюсь слишком привязать ее к себе.
– Она на десять лет моложе тебя и в некотором смысле приходится тебе скорее дочерью, чем сестрой, – с неожиданной нежностью сказал мистер Болдок.
– Да, я и была ей как мать.
Он кивнул:
– И ты, умница, поняла, что материнская любовь – собственническое чувство?
– Да, именно так. А я хочу, чтобы Ширли была свободной.
– И поэтому стремишься выкинуть ее из родного гнезда? Отправить в большой мир, чтобы она встала на собственные ноги?
– Да, но не уверена… разумно ли поступаю.
Мистер Болдок раздраженно потер нос:
– Ох уж эти женщины! Беда с вами. Из всякой ерунды делаете событие. Откуда человеку знать, что разумно, а что нет? Если Ширли уедет в Лондон, свяжется там со студентом из Египта и родит кофейного цвета ребенка, ты обвинишь в этом себя, в то время как это будет вина исключительно Ширли и, возможно, этого египтянина. А если она выучится, получит хорошее место и выйдет замуж за своего босса, ты скажешь, что была права. Вздор все это! Невозможно управлять жизнью другого человека. А у Ширли либо есть рассудок, либо нет. Время покажет. Если ты считаешь поездку в Лондон хорошей идеей, претворяй ее в жизнь, но не принимай близко к сердцу. Твоя беда, Лаура, в том, что ты слишком серьезно относишься к жизни. Впрочем, как и большинство женщин.
