– Разве это не чудесно, Франк? – не унималась американская леди. – В течение стольких лет дом переходил от отца к сыну! Как это романтично!
И тут заговорил другой джентльмен. Он явно был не из болтливых, так как Вернон до сих пор не слышал его голоса. Но сейчас он раскрыл рот и произнес одно слово – такое таинственное и необычайное, что Вернон никогда не мог его забыть.
– Брамаджем[5].
Вернон уже собирался спросить, что означает это удивительное слово, но его снова отвлекли.
Из дома вышла его мать. Она стояла на фоне заката, словно изображенного декоратором в красных и золотых тонах. Вернону казалось, будто он видит мать впервые в жизни – великолепную женщину с белой кожей и рыжими с золотистым отливом волосами, похожую на картинку из его книги сказок.
Вернон никогда не забывал этот поразительный момент. Красота матери восхищала его. Внутри он чувствовал нечто похожее на боль, а в голове слышался странный гудящий звук, постепенно перешедший в сладостное птичье пение…
И все это сочеталось с волшебным словом «Брамаджем».
1
Горничная Уинни собралась уезжать. Это произошло внезапно. Слуги перешептывались друг с другом, а Уинни все время плакала. Няня устроила ей то, что она называла «нагоняем», после чего у горничной слезы и вовсе полились в три ручья. В няне появилось нечто устрашающее – она словно увеличилась в размере и еще сильнее скрипела суставами. Вернон знал, что Уинни уезжает из-за отца. Этот факт не вызывал у него особого любопытства. Уже бывало, что горничным приходилось уходить из-за отца.
Мама закрылась в своей комнате. Вернон слышал из-за двери, что она тоже плакала. Мать не посылала за ним, а ему не приходило в голову пойти к ней. Он ненавидел звуки плача – всхлипывания, сопения, – особенно когда они раздаются рядом, а плачущие люди почему-то всегда норовили его обнять. Нет ничего хуже неприятных звуков – от них внутри все сворачивается, как засохший лист. Хорошо, что мистер Грин никогда таких звуков не издавал.
Уинни упаковывала вещи. Няня была с ней – теперь она не выглядела такой ужасной.
– Пускай это послужит тебе уроком, – говорила няня. – На новом месте не должно быть никаких шашней.
Уинни, всхлипывая, пробормотала, что ничего такого и не было.
– Надеюсь, и не будет, пока я распоряжаюсь в детской, – заявила няня. – Все из-за твоих волос. Моя дорогая матушка всегда уверяла, что все рыжие девушки – ветреницы. Я не говорю, что ты плохая девушка. Но такое поведение не к лицу – иного слова не подберешь.
