. В своем предвидении конца опасной игры «господ» русский посланник почти не ошибся. Любопытно, что у Алданова, очень живо интересовавшегося интеллектуальной историей, историей идей, был устойчивый интерес к прототипу главного героя Грибоедова - Чаадаеву. Еще в первой своей публицистической работе «Армагеддон» (1918) Алданов целую страницу посвятит П.Я. Чаадаеву, причем отзываться о нем будет только почтительно: цитируя автора «Апологии сумасшедшего», заметит: «Его прогноз поистине принадлежит к самым замечательным страницам этого трудного и рискованного жанра мысли... Странная судьба необыкновенной мысли Чаадаева: понять ее можно было только через столетие»
[8].
Уже приобретя известность писателя, в 1930 году Алданов опубликует под заглавием «Из записной тетради» свои писательские наблюдения, среди которых будет тоже особая страница с обращением к прототипу Чацкого: «Как некоторые гениальные мысли Чаадаева, роман “Бесы” не был понятен до событий последнего десятилетия. В минуты мрачного вдохновения зародилась эта книга в уме Достоевского»[9]. Пророческое значение непостижимых современниками идей у Чаадаева и Достоевского, как у «провидцев глубина и силы необычайной»[10].
В журнале «Современные записки», рецензируя биографию Пушкина, написанную М.Л. Гофманом, Алданов даже отметит «маленькую неточность»: «На стр. 52 М.Л. Гофман сообщает, что Чаадаев был “объявлен сумасшедшим и заключен в дом умалишенных”, - вторая часть этого утверждения неверна»[11]. Стало быть, редкую для того времени информацию о биографии Чаадаева, Алданов знал по другим источникам, знал лучше, чем авторитетные исследователи литературы. Более того, за новинками по теме «Чаадаев» Алданов пристально следил. Этот прототип Чацкого мог быть очень интересен Алданову и своим отношением к истории цивилизации, к судьбе России, и взглядом на человечество - это сочетание скепсиса, даже пессимизма, с верой в будущее России. Позднее в печати (но, может быть, и ранее - в лекциях американским студентам) друг Алданова, совместно с ним создававший «Новый журнал», М.М. Карпович удивительно точно передаст мировидение Чаадаева, заодно раскрывая и алдановское мировоззрение: «Все эти пессимистические утверждения (в той же «Апологии сумасшедшего» в случае с Чаадаевым) соседствуют с выражением твердой веры в будущее России. Это показывает, что в действительности пессимизм не был полным и нигилистическим, раз и навсегда приговаривающим страну. Это была попытка привлечь внимание к недостаткам России, чтобы сделать ее лучше, чем она была в то время»
