Он виделся мне в этот миг как живой, словно бы находился здесь, рядом, возле нас, знакомая до последней родинки — длинная, всегда загорелая шея, сильные мальчишеские руки, крупный рот, складочка между бровей, выгоревшая от солнца прядь надо лбом…
Казалось, он вплотную приблизился в этот миг ко мне, говорил что-то, хмурился я снова улыбался…
Рука об руку с Юркой я шла по дороге, ведущей назад, в прошлое. Я снова сидела рядом с ним за столом, он писал свои примеры и предложения, а я проверяла и находила ошибки, он злился и снова писал в тетради, и я опять проверяла то, что он написал.
Я провожала его на каток, кутала ему горло шарфом и знала, что, выйдя на улицу, он мгновенно сдернет шарф и быстро забудет все мои советы и наставления.
Он оказался превосходным баскетболистом — я ходила в спортзал тайно от Юрки поглядеть на него; и рыскала по всей Москве, искала ему подарок ко дню рождения; и навещала его, когда он болел, ставила ему горчичники на его сильную загорелую спину со знакомой, похожей на изюминку, темно-коричневой родинкой между лопатками; и кипятила ему молоко, а он незаметно выливал молоко в цветочный горшок.
Я спросила Игоря:
— Ты что, стал меньше любить своего сына?
— Меньше? — переспросил он.
— Ну да, меньше, после слов, которые сказала Мила?
— Я хочу знать правду, — ответил он.
— Правда одна, — сказала я. — Одна-единственная, справедливая и неделимая.
— Именно?
— Юрка был и остался твоим сыном, — сказала я. — Понял? Был и остался.
Он взял мою ладонь, прижал к своим губам, я кожей ощутила сухой, неровный жар век, шероховатость щек.
— Мама, — сказал Игорь, — что же мне делать? Скажи, что?
— Перестань! — строго заметила я. — Что это такое? Вдруг раскис, как желе, сам же учил Юрку никогда, ни при каких обстоятельствах не пищать! — Он опустил мою руку. Я повторила: — Юрка был и остался твоим сыном.
Он медленно покачал головой.
— Если бы это было так на самом деле…
— Это так, и только так и не иначе! — Я чувствовала, что голос мой звучит непререкаемо убежденно и строго. — Только так, и все! И хватит об этом. Слышишь?
— Слышу, — ответил Игорь. — Слышу, бабкин.
Он улыбнулся и вдруг, разом, в один миг стал казаться моложе. Много моложе.
— Конечно, бабкин, — сказала я. — Кто же я еще? Разумеется, бабкин, и никто другой…
Лошадь сказала:
— Даже странно подумать, что наше время когда-нибудь будут называть средними веками.
— Ты в этом уверена? — спросил я.
— Пожалуй, — ответила она, — почти на все сто, ну на девяносто. Пройдет очень много-много лет, и, может быть, придумают какое-то новое летосчисление и напишут черным по белому: «В средние века в Москве была Олимпиада, и со всего мира в Москву съехались тысячи спортсменов», и еще напишут, что именно в средние века началось освоение космоса.
