Он слепнул день ото дня. Я привела его в глазную больницу, больничный врач настаивал на операции.
— Может быть, поможет…
Но Евгений Макарович отказался наотрез.
— Не хочу. Как будет, так будет. Я сам врач, знаю, что такое в глаз с ножом лезть…
Я рассказала Семену всю правду. Семен помрачнел.
— А как он питается?
— В поликлинике ему пока что оставили карточку. Я отовариваю ее, только он сам почти ничего не ест, все отдает собакам…
— По-прежнему у него полно собак?
— Еще больше. Мне кажется, он их специально выискивает, а ты же понимаешь, с продуктами не густо…
— Да, не густо…
Должно быть, в этот момент Семен подумал и о своей матери, у которой тоже было далеко не густо.
Отец Семена по-прежнему работал на «Красном Октябре».
Там он получал концентраты, даже сахар, к тому же у него был литерный паек, но этим всем он пользовался вместе со своей новой женой.
Семен пробыл в Москве шесть дней. С отцом так и не захотел встретиться.
…— Сколько мы не виделись? — спросил Семен. — Пятнадцать лет, не правда ли?
— Пятнадцать лет и четыре месяца, ты же всегда любил точность.
Он кивнул.
Однажды мы встретились после войны. Тогда я уже последний год жила на Мытной, мы собирались переехать на новую квартиру, которую дали отцу.
Я уже давно знала все. Знала, что Витька погиб, мои письма возвращались нераспечатанными обратно, и потом, уже незадолго до своей смерти, Евгений Макарович получил похоронку.
По правде говоря, я была довольна, что мы переезжаем. Наша новая квартира находилась на Земляном валу; мне было тяжело оставаться жить на Мытной, видеть двор, «Трубку мира», Витькины окна, в которых висят чужие занавески.
И когда я проходила по двору, мне вспоминались наши встречи, разговоры, недолгие ссоры, и я опять, как некогда в детстве, думала: а что, если бы вдруг ожили и пролились дождем все сказанные нами слова?
В тот раз Семен рассказал мне, как это все было. Витька погиб в начале сорок третьего в бою, в том самом, где Семена ранило в ногу.
Еще задолго до того они сговорились друг с другом: кто останется в живых, будет посылать письма погибшего домой, чтобы дома думали, что он жив. Ведь узнать о несчастье никогда не поздно.
Они написали несколько писем впрок: Семен — матери, Витька — отцу и мне.
Я слушала Семена, все никак не могла уяснить себе, о чем он говорит. И вдруг поняла разом, в один миг. Я воскликнула:
— Ты посылал его письма?! Ты, а не он?!
Я закрыла лицо руками. Я не верила и не могла не верить. Как это все могло быть?
