– О’кей, – сказала она, – вот тебе кое-что, о чем не знает печать. В прошлом месяце я была в Солсбери. К дому подошел какой-то жилистый тип с выбитыми зубами и передал мне послание. От Питера Горринджа. Когда он выйдет через три месяца…
– Да?
– Он обещал убить меня.
В моменты стресса или страха, в меньшей степени, у меня начинает дергаться правое веко. Я поднял ладонь к брови, как бы в жесте задумчивости, хотя знал, что тик незаметен окружающим.
– Это был его сокамерник, – сказала она. – Он сказал, что Горриндж говорил серьезно.
– Ну да.
– Что «ну да»? – рявкнула она.
– Лучше тебе отнестись к этому серьезно.
Тебе – не нам. Я заметил по ее взгляду и общему напряжению, как она восприняла эти слова. Я сказал так специально. Я несколько раз предлагал ей помощь, и она отмахивалась от меня, даже передразнивала. Теперь же я увидел, как она нуждалась в помощи, и ждал, чтобы она попросила меня. Возможно, напрасно. Я попытался представить этого Горринджа: верзила, выходящий из качалки, заматерелый в нанесении увечий подручными средствами, как то: лом, мясной крюк, гаечный ключ.
Адам пристально смотрел на меня и слушал Миранду. Она не стала просить о помощи напрямую, но, по сути, сделала это, рассказав о своем бедственном положении. Полиция была не склонна принимать меры против еще не совершенного преступления. У нее не было доказательств. Угроза Горринджа была чисто словесной, к тому же со слов другого человека. Но Миранда настаивала, и полиция согласилась допросить Горринджа. Тюрьма располагалась севернее Манчестера, и встречу согласовывали целый месяц. В итоге Питер Горриндж, само добродушие, очаровал сержанта полиции. Он сказал, что просто пошутил насчет убийства. Это была всего лишь фигура речи, как значилось в полицейском протоколе: «Я бы убил за курицу с карри». Он мог сказануть что-то подобное в присутствии сокамерника, не отличавшегося умом, а тот мог воспринять это всерьез. Когда же сокамерник вышел на свободу и оказался проездом в Солсбери, он решил сделать доброе дело. За ним давно отмечалась некоторая злопамятность. Полисмен записал все это, вынес Горринджу предупреждение, они признались друг другу в любви к футбольному клубу «Манчестер Сити», пожали руки и разошлись.
Я старался слушать как можно внимательнее. Хотя мне мешала тревожность. Адам тоже слушал, кивая с умным видом, как будто не был выключен последний час и уже понял. Миранда, чье настроение я так перенимал, говорила с легким возмущением, направленным уже не на меня, а на полицию. Не поверив ничему из того, что Горриндж сказал сержанту полиции, она подкараулила в клинике парламентария-лейбориста от Клэпема, разумеется, старого тертого калача, профсоюзного лидера, наводившего страх на банкиров. Но тот тоже направил Миранду в полицию. Предполагаемое покушение на ее убийство не представляло интереса для избирателей.
