— И про меня открылось? — спросил Пантелей Пенда со щербатой улыбкой в белой бороде.
— Открылось! — кивнул ярыжка. — Найдешь свою землю и слезами ее окропишь, яко Иов тела сыновей своих.
Перевел глаза на Попова, но тот замахал руками:
— Ступай с Богом! Не надо мне твоих слов.
— За то и выпьем! — хохотнул Хабаров. — Ладно, до самой старости доживу, наверное, и помру не от голода.
— Эй, гуляка! — окликнул ярыжку Семен Шелковников. — Долго ли мне в целовальниках ходить?
Пьянчужка неспешно обернулся к нему, мигнул, блеснув размытой, мутной слезой, ответил со всхлипыванием:
— Последний день! В казачьем чине город заложишь на краю земли и помрешь там.
— Тьфу на тебя! — выругался и перекрестился Семен.
— Не ошибся! — громче захохотал Хабаров. — Все когда-нибудь помрем. Или я вечный? — спросил со скоморошьей строгостью, думая, что тот уже забыл, о чем пророчил.
— Нет! — все так же печально пролепетал пьяный. — На печке отойдешь к Господу, в своей деревеньке.
— Слыхали! — Забавляясь, Хабаров с важностью обвел собравшихся смешливыми глазами.
С другого края стола на пьяного с любопытством поглядывал Семейка Дежнев, но никак не мог поймать его скользящий взгляд, а сам заговорить не решался. Стадухин глядел на ярыжку строго и важно, до вопросов не снисходил, уверенный, что напророченное одному из сидевших разрядное атаманство и достаток — это его, Мишкина, судьба.
Время шло, разговора, которого ожидал Попов, не получалось. Впрочем, и того было достаточно: Пантелей Демидович с ним не останется, а мог бы быть передовщиком в его ватаге. Ясно было и то, что со Стадухиным он, Федот, со своим товаром неведомо куда, да еще на лошадях, не пойдет. Федот накрылся шапкой и тихо вышел из кабака.
«Спаси Бог друга Семейку, что надоумил выменять добрый коч! — с благодарностью подумал о Шелковникове, крепче утверждаясь в решении плыть дальше. — А зимовать придется в Ленском».
Уже на другой день на усовский стан пришли приставы от воевод за Семеном Шелковниковым.
— Слава Богу! Вспомнили! — обрадовался целовальник усть-кутский солеварни и бросил в сторону лопату, которой долбил яму под землянку в промерзающем берегу. Усовские приказчики и своеуженники готовились к зимовке, он помогал им, ожидая, когда о нем вспомнят в съезжей избе.
Осенние дни коротки. Возле острога и на берегу реки еще в сумерках начинали стучать топоры да заступы. Возле острожных дымов и костров сновали озабоченные делами люди, расширяли стены, копали ров, ставили надолбы для защиты от конницы. В двадцати верстах выше по течению реки, на другом берегу Лены по указу Головина закладывался новый государев острог, за один только казенный прокорм там уже строили третью тюрьму и пыточную избу.
