— Значит, по ту сторону гор, что идут от Байкала, тоже океан? — спросил Пантелей Демидович, внимательно слушавший десятника.
— Океан! — мимолетно кивнул рассказчик. — Ламуты там другие, не те, что в верховьях Яны, а язык, говорят, схож. Железа не знают: ножи костяные, топоры каменные. Рыбы, зверя там много, живут у Бога за пазухой, понять не могут, зачем пришлым людям что-то платить, если их, пришлых, можно грабить. Ну, и собирались по две-три сотни, когда еды много, нападали на зимовье. Бегут толпой, боевого порядка не знают. Взяли мы аманатов, думали, сговоримся жить в мире. А они еще чаще стали нападать. Как-то подошли скрадом, когда мы строили кочи на плотбище, закололи караульного, давай сбивать колодки с аманатов. Другой караульный при зимовье застрелил их лучшего мужика. Они, как дети, побросали топоры, луки, стали плакать над убитым. Тут мы скопом зааманатили еще семерых и одного знатного мужика. И слышал я от них, будто к закату от устья Ульи живут бородатые люди — дауры, которые говорят им, будто они казакам — братья.
Пантелей недоверчиво хмыкнул и нетерпеливо переспросил:
— Видел их?
— Год просидели возле зимовья при непрестанных нападениях. Потом построили кочи, разделились на два отряда. Я поплыл на полдень, куда указывали аманаты. Места там бедные кормами. Дошли до косы, за которой видно устье большой реки и повернули назад, чтобы не помереть с голоду. Дауров не видел, но слышал о них много… А воеводы решили, что те места государю не надобны: соболь, дескать, желтый.
— Зато за четыре года ты получишь одного только денежного жалованья — двадцать рублей, — посмеиваясь и загибая пальцы, стал вслух считать Семен Дежнев, — да муку, крупы, соль… да три десятка служилых, что были с тобой, затребуют столько же, а прибыли государю добыли на сто тридцать рублей. Я писать-читать не умею, а считать горазд! — похвалился, беспечно улыбаясь. — Елисей Буза привез нынче одних только черных соболей и лис восемьдесят сороков. Торговые люди оценили их по полусотне рублей за сорок…
— Послан был искать реку с истоком в Китае! — Ломая бровь и морщась, Пантелей презрительно скривил губы в белой бороде. — Но из-за черных лис, просидел в низовьях Яны и Индигирки.
Говорившие и слушавшие смущенно умолкли. Чтобы поддержать прервавшийся разговор, Попов спросил:
— Ярко Хабаров не голодает в тюрьме?
Стадухин желчно усмехнулся, Дежнев рассмеялся:
— У Ярка полгарнизона в кабале. Захочет запоститься — не сможет!
