В центре романа — харизматичная личность, одержимая инстинктом саморазрушения, «желанием исчезнуть»; аналог Агирре из одноименного фильма Вернера Херцога и полковника Курца из «Апокалипсиса сегодня». Это очень яркий герой — только кажущийся одномерным, закостеневшим и легко считываемым, но на самом деле непредсказуемый. «Гнев Божий», он не оправдывает войну, не объясняет причины войны или возможный сценарий ее дальнейшего развертывания; зато отлично иллюстрирует для обывателя «идею войны»: монстр, от которого не стоит ждать ничего хорошего, даже если формально это ваш монстр.
Автор (про которого, кстати, даже и не скажешь, на чьей он — политически — стороне) не любуется своим героем и не демонизирует его; читатель несомненно осознает не только монструозность, но и героический аспект боевой деятельности Кузьмы и то, что за ним стоит некая «своя правда». Однако «Желание исчезнуть» — роман не про то, что «у каждого своя правда». Мы видим, что война — не только «продолжение политики». Именно поэтому невозможно просто «договориться» — и прекратить ее в любой момент; и поэтому все объекты в этом романе — словно на рисунках Кита Хейринга, с сиянием, они будто излучают черную радиацию. Война — щель, через которую в обычный мир проникают существа с другой психикой, «инопланетяне», с которыми обычным людям не по пути, но отказаться от этих попутчиков уже нельзя: однажды купленный «билет на войну» подразумевает прохождение точки невозврата.
Особенно удачный персонаж романа — второй, теневой главный герой: снайпер, контактирующий со своей убитой подругой наводчицей Мариной; у него своя, очень нетривиальная история отношений с Кузьмой — и сейчас он то ли оберегает его, то ли хочет убить сам, то ли пытается подтолкнуть его под чужую пулю; надо дочитать до конца, чтобы разрешить эту загадку.
«Желание исчезнуть» написано, выражаясь вульгарно, «никак»: лишенным всякой орнаментальности, стертым от слишком частого использования, полуанонимным литературным стилем; специфически куприяновское свойство этой вещи заключается в другом. В «Желании» есть то, что называется «величие замысла»; оно ощущается здесь так же остро, как стиль в текстах Михаила Шишкина или Ольги Славниковой. Это остроумная дерзкая вещь; остроумная — потому что роман про войну, но самой войны, непосредственно свиста пуль и грохота разрывов, здесь практически нет; дерзкая — в том смысле, что «мирный» литератор (а опыт и травля В. С. Маканина за «Асан» памятны) берется за сочинение романа на крайне болезненную тему — и совершает отважный рейд на «чужую» территорию, на которую у «настоящих» военкоров и писателей калибра Захара Прилепина вроде как монополия. И это тоже поступок в своем роде.
