— Кузьма! — воскликнул Петрович.
— Так, тихо там! И еще. Если узнаю, что ты ее это… то пеняй на себя, понял? А я узнаю.
Максим кивнул. Он смотрел на Кузьму с ненавистью, но молчал, желваки часто двигались.
— Ну? Чего таращишься? Скажешь сам, может?
— Нечего говорить, — чуть слышно пробормотал парень. Было видно, что он говорит сдавленно не от страха.
— То есть ничего не было, да?
— Да.
Они долго молчали. Кузьма не боялся ничьей злости. Он знал, что ни один гражданский не ведает и половины той ненавидящей силы, что таится в людях. Но ему уже не было смешно.
— А теперь разворачивайся и иди, понял? Ау. Я кому сказал!
Парень врос в землю и не двигался.
— Дайте с ней попрощаюсь, — процедил он наконец.
— Это зачем это?
Максим молчал.
— Любишь, что ль? Ну? Язык проглотил?
— Да, — чуть слышно буркнул парень. — Думаю, что люблю.
Кузьме стало снова смешно.
— Ну, любовь зла. Будешь ждать, — объявил он и мягко похлопал парня по плечу. Тот сорвал его руку. Кузьма ответил молниеносным ударом левой, более слабой руки под дых. У парня был неплохой пресс, но мощь свинцового кулака легко пробила его, и Максим присел на колено, хватая ртом воздух.
— Покашляй, покашляй, — спокойно сказал Кузьма, глядя сверху вниз.
Он отвернулся и так же спокойно, не торопясь, пошел в дом. Решил, что если парень побежит за ним, то придется убить его: один удар ножом в сердце. Однако Максим поднялся, глянул на деда, тот покачал головой, и тогда парень побрел к машине.
Потом Кузьма с Петровичем пили кофе вдвоем в тишине. Полина не вышла, несмотря на уговоры.
— Поплачет и успокоится, — беспечно отмахнулся Кузьма. — Что я, не знаю, что ли? Это сейчас обидно, а через месяц забудет как звали. Понимаешь, дед, я насмотрелся, наслушался, хватит с меня. Я только для этого и приехал. Сделать одну вещь нормально — воспитание. И вообще. Ты вот смотришь, а сам скажи — если бы Гальку стал домогаться такой вот типчик, ты бы чего? Сидел на печке и в носу ковырял, а?.. Чего молчишь? Если бы трахал дочку твою?..
— Угомонись ты! Перестань про это говорить, — разозлился дед. — Я, по-твоему, слепой? Я следил, чтобы все нормально у них было. Да и Полина не такая, спасибо матери ее скажи.
— Ладно, верю. А, то есть мне спасибо не надо?
— А где ты был? — искренне удивился Петрович. — В самые трудные годы свалил. Нет уж, папаша, извини, но пока тут заслуги твоей мало.
— Ничего, подрастет, выдам замуж. Держать не буду. Но я и правда хотел, чтобы как лучше. Веришь мне, Борька?
