Неистовый азарт охватывал в такие моменты Тропинина. Ему и самому хотелось орать что есть мочи, голыми руками наброситься на забой, ломать и крушить породу. Он торопил бур: скорее, скорее, глубже, еще глубже! Штанга медленно ввинчивалась в вековую твердь, парнем овладевало нетерпение.
«Неужели нельзя придумать что-либо побыстроходнее?!» — зудело внутри.
Порой Витька затягивал песню. И, еле улавливая свой голос, сливающийся с ревом бура, он вдруг переставал различать, кто поет — он, или бур, или кто-то другой, запрятанный в этой таинственной каменной глубине.
Витьке приходили на память рассказы старых шахтеров о том, что в шахте якобы живет злой шахтерский дух — Шубин, который крадет зазевавшихся горняков, затаскивает в глухой забой и губит там. Он не верил в эти сказки, невесть для чего придуманные. Но говорят, что дух — это душа шахтера, погибшего в завале да так и не извлеченного оттуда. Вот он и мстит живым. Что ни говори, но от этих мыслей становилось страшновато. Витька борол себя: не может такого быть!
Но в чудо Тропинин верил. Надеялся, что когда-нибудь, где-нибудь, неизвестно на каком километре его подземных дорог, он встретится с ним. Нет, не испугается — удивится, и многое в жизни станет понятнее. Ведь светило здесь когда-то солнце, если росли леса, из которых явился вот этот уголь.
Сегодня ему петь не хотелось. Не шла почему-то песня.
Бур шел ровно, без срывов, из шпура горячим серым ручейком текла породная пыль. Колонка дрожала и надсадно выла.
«Ни черта не успеем сделать, — уныло думал Виктор. — Михеичева жаль. Целый месяц без выходных вкалывал. Взял отгулы, один день с засолкой огурцов и помидоров душу отвел, бросил все, спустился в шахту — и вот тебе… Где она взялась, треклятая! График сломаем — разворчится аж до самого дома… Хуже зубной боли».
Колонка Бориса начала давать перебои, потом смолкла.
— Что у тебя? — крикнул Виктор.
Борис нервно дергал ручку подачи, но штанга только чуть-чуть вздрагивала. Витька отключил установку, подошел к Дербеневу. Тот, чертыхаясь, пытался провернуть застрявший бур.
— Какой олух придумал затачивать коронки! Была бы она новая, черта два застряла…
— Не скажи, — вяло возразил Тропинин, а в уме прикинул: «Минут на пятнадцать возни хватит, вполне. Одно к одному».
— Если хорошо заточить, не хуже новой визжать будет, — добавил он, убеждаясь, что пятнадцать минут, хочешь не хочешь, потерять придется.
— «Визжать, визжать…» — передразнил Борис — Если бы там, в полированных кабинетах, мужики получше головами думали, то не решили бы победитовую коронку наждаком точить. — Он дал обратный ход штанге, но мотор только обиженно мыкнул, как голодная корова, а бур даже не вздрогнул.
