Александр Иванович поскользнулся и упал.
— Т-т-твою м-мать!.. — каким-то бабьим писклявым голосом выругался он вслух и, совсем подавленный и обессилевший, смахивая со спецовки грязь, поднялся.
— Плавать в мультяге учишься? — Михеичев стоял с другой стороны вагонетки и шарил по колесам лучом света, прикидывая, с чего начать.
С толстыми распилами подошли Гайворонский и Тропинин. В глубине штрека мерцал приближающийся огонек Дербенева.
— Самоставы есть? — спросил бригадир.
— К-к-какие тебе с-с-самоставы! Не видишь, по самый пуп села. В-в-вагами н-надо…
— Домкрат бы сюда, — осторожно посоветовал Вадим.
— А еще лучше подъемный кран, — подтрунил бригадир. — Со стрелою. Пак — и готово! А над головой солнышко горит. Куда подсунешь домкрат?
— Так разгрузить ее, ко всем чертям собачьим, едри те три дрына! — Гайворонский аж каску сдвинул набекрень.
— Слушай, Вадим батькович, да ты же гений! — воскликнул Семаков.
— А породу по карманам рассуем или этому гению за пазуху нагрузим, — сквозь зубы процедил подошедший Борис.
— Го, за пазуху, что за пазуху! — обиделся тот. — Подгоним погрузочную машину, навалим ей в ковш, а потом…
— Бегом! Гони машину! — радостно гукнул бригадир, подталкивая Витьку в спину. — Вправду говорят, одна голова хорошо, а две лучше.
Витька вернулся без машины, угрюмый и злой.
— Рационализатор… — ворчал он. — У нее кабель-то не безразмерный. Всего и хватило на двадцать метров.
— Сам бы мог пораньше сообразить. А если пустую вагонетку подкатить поближе и в нее перегрузить? — не унимался Гайворонский.
— Пупок развяжется от таких каменюк! — набросился на него Борис. — Ближе десяти метров не подгонишь вагонетку!
— У кого он слабо завязан, пусть газводичкой торговать отправляется, — поддел Дербенева мастер и решительно скомандовал: — Ну, братцы-кролики, взялись!
Оскользаясь и падая, сдирая с ладоней кожу об острые края породы, чертыхаясь и подшучивая друг над другом, они перегрузили породу из одной вагонетки в другую, поставили забурившуюся на рельсы и уставшие, в мокрых снаружи и изнутри спецовках, вернулись к себе в забой. Хоть и чувствовали проходчики удовлетворение оттого, что авария ликвидирована, добычная бригада может включать струг и качать уголь, как говорится, сколько влезет, на душе у каждого было муторно.
С левой стороны штрека, у самого забоя, белели сваленные в кучу шпалы, сиротливо и будто обидевшись на своих владельцев, лежали у недоделанных канавок клеваки, молчали колонковые сверла, и сам забой казался хмурым и неприветливым.
