— Этого, кажется, знаю. Точно. Картошкин. Федя Картошкин. Репортер Криминального курьера. Молодой, но ранний. А вам он как представился?
— Сказал, что чтит Павла Николаевича и собирает биографические подробности. Кстати, на завтра и напросился. Дел по горло, но полчаса просил уделить. Значит, и в газетах появится? Если так, не приму.
— Тут думать нужно. — Балабуев был раздосадован. — Этот Федя — настырный. Будет крутиться. Он вас без внимания не оставит. Просить не могу, но советую, интересов дела не касайтесь. И вообще, осторожнее с ним. Это мы факты должны собирать, доказательства. А у них что? Журналистское расследование. Слухи. Версия. Может так, а может эдак. Они вас так расследуют, будете потом по судам ходить, опровержения писать. Погодите, вы что-то хотите сказать?
— Да, вообще то…
Балабуев был задет за живое. Обнажился неожиданно человек со всеми его страстями. — Вы эту публику не знаете. Тайна следствия… никакого разглашения… А этот. Персонаж. Фигаро. Под кровать заляжет, не шелохнется. Он вам и дальний родственник… И фронтовой друг… Мало ли кто. Знаете… Мы ведь с вами заодно… Хотим справедливость восстановить… А когда такое видишь… — И Балабуев рассерженно постучал пальцем по фотографии.
На том разговор и закончился.
Ресмотря на искреннее желание сотрудничать со следствием (а как может быть иначе у законопослушного гражданина), кое-что Плахов утаил. Это ни для кого не пример, и сам Плахов поступил так непонятно для себя самого. И все же утаил.
Несколько лет назад, когда тяга к ненужным для практической жизни знаниям еще сохранялась в интеллигентном обществе, Алексей Григорьевич читал курс лекций по истории Византии. Для общего развития жителей и гостей столицы (было такое обобщающее определение). Представьте себе, несколько десятков слушателей на такие лекции набиралось. Разные люди — моложе и постарше, некоторые приходили с карандашами и тетрадками, а многих отличало знание вопроса вплоть до фундаментальных трудов профессора Федора Ивановича Успенского (основателя и директора Русского археологического института в Константинополе), описавшего свой предмет так, будто с каждым из византийцев он был знаком лично. История вообще предмет очень личный, и те, кто не понимают этого, думают, что можно пройти мимо, не повернув головы, ошибаются, тогда за них это сделают другие и вложат в такую равнодушную голову свои собственные идеи и пожелания на будущее. А в будущем каждый уже сейчас пытается освободить место по факту собственной правоты. Откуда же ее взять, если не из истории?
