[38],
et cetera, но современные теории хороши лишь в том случае, когда применяются – если вы успеваете следить за моей мыслью – к такой личности, чья психология тоже современна.
Хранит ли он верность Джиллиан? Если знаете ответ – молчите. Я, конечно, надеюсь, что да. Но не по той причине, которую вы заподозрили: раз Джиллиан моя дочь, измена – это низость. Нет, мне думается, что измена пошла бы во вред самому Оливеру. Многие мужья – и жены – взбадривают себя изменами, повышают с их помощью жизненный тонус. Кому принадлежит фраза: «Цепь брака настолько тяжела, что нести ее приходится иногда втроем»? Но Оливер, с моей точки зрения, не таков. Я говорю не про вину, я говорю про самоосуждение, а это совсем другое.
Многие удивляются, что после смерти отца Оливер перенес нервный срыв. Он ведь так ненавидел отца, указывают знакомые. Почему же эта смерть не принесла Оливеру освобождения от ненависти, не сделала его счастливым? Сколько причин вы хотите услышать? Давайте для начала ограничимся четырьмя, хорошо? Во-первых, смерть второго из родителей нередко возрождает в сознании ребенка смерть первого. В возрасте шести лет Оливер лишился матери; второй подобный опыт переживается тяжело, даже годы спустя. Далее, смерть того из родителей, которого любишь больше, во многих отношениях переносится легче, нежели смерть того, который тебе ненавистен или безразличен. Любовь, утрата, скорбь, воспоминание – схема известная. Но как реализуется эта схема в ином случае, когда в ней отсутствует любовь? Спокойное забвение? Едва ли. Вообразите ситуацию, когда такой человек, как Оливер, начинает понимать, что прожил всю свою взрослую жизнь и предшествующие годы, так и не узнав, что такое сыновняя любовь. Вы ответите: ничего экстраординарного в этом нет, такое случается, а я вам скажу: от этого не легче.
В-третьих, если Оливер действительно ненавидел отца (я-то считаю, что это преувеличение, – наверняка там имел место сильный антагонизм, не более, но давайте говорить «ненависть», раз вы так настаиваете) и если эмоция ненависти проходит через всю его взрослую жизнь, то в определенном смысле она стала для него необходимой. Вероятно, она его поддерживала, как других поддерживает возмущение или сарказм. И что делать, когда эта опора устраняется? Можно, конечно, и дальше ненавидеть мертвеца, но у человека в глубине души зреет ощущение, что это неразумно, а то и слегка ненормально. И в-четвертых, остается проблема молчания. Родители умерли, ты следующий, один перед лицом смерти, даже если рядом друзья и родные. Считается, что ты уже большой, взрослый. Наконец-то свободен. Сам за себя в ответе. И ты втайне разглядываешь этого себя, больше не заботясь, что подумают или скажут родители. Вдруг тебя не обрадует увиденное? А ведь к тебе уже подступила новая тишина – тишина извне, такая же необъятная, как тишина внутри. И только ты, такой хрупкий, их разделяешь. Тебе понятно: сойдись эти две тишины вместе – и твое существование прекратится. Твоя кожа – вот что ставит барьер, но кожа такая пористая. Как тут не свихнуться?
