Лето с Гомером | страница 28
(«Одиссея», III, 108)
(«Одиссея», III, 130–135)
Таким образом старый Нестор и сам признается, что чрезмерность нарушила равновесие и что люди платят теперь за свое буйство. Но по крайней мере они все вернулись. Все? Ну, кроме Одиссея.
Телемак скитается. Его безнадежные поиски – это отчаянный призыв ребенка, который должен найти своего отца, чтобы стать мужчиной. Афина указывала ему на это в предыдущей песни:
(«Одиссея», I, 276–277)
(«Одиссея», I, 292–293)
Мы могли бы противопоставить гомеровского Телемака фрейдовскому Эдипу и придумать новый синдром, опирающийся на встречу, а не на разрыв. Телемак не хочет ни убивать своего отца, ни овладевать своей матерью. Он пытается найти своего родителя, вернуть его на трон, воссоединить свою семью. Тогда как фрейдовский Эдип, чтобы утвердить свою индивидуальность, должен попрать свое происхождение. Честно говоря, история Телемака мне кажется куда более царственной. Почему она не может соответствовать нашим скрытым психическим структурам?
Телемак прибывает в Лаконию и встречает там Менелая и возвращенную ему Елену. Это все еще мир войны. Собственно «Одиссея» еще не началась. Менелай рассказывает сыну Одиссея о подвигах отца, о троянском коне, о смерти Агамемнона, убитого усилиями Эгисфа. Одиссей уже прославленный герой. О нем складывают рассказы, но нам нужно добраться до следующей, то есть пятой, песни, чтобы наконец-то встретиться с ним самим. Одиссей не спешит появляться на сцене! Одиссей заставляет себя ждать. Одиссей и поэма о нем движутся так же, как ходят раки из «Бестиария» Аполлинера: «Идя вперед, ползем назад, а / назад идя, вперед ползем»[22].
Выйти в море, принять руку помощи
Боги снова собираются вместе, и Гермеса посылают к Калипсо, чтобы приказать богине освободить Одиссея. Калипсо оскорблена, но все же подчиняется Зевсу, вздыхая о превратной судьбе всех влюбленных: