Своя комната | страница 36
Читатель «проверяет на свет» каждую фразу, каждый эпизод – ведь Природа наделила нас внутренним светом, которым мы испытываем каждого писателя. А может быть, капризная Природа начертала на стенах разума невидимое предсказание, которому повинуются великие творцы: эти письмена становятся различимы лишь в свете огня. Узрев его, вы восхищенно восклицаете: я так чувствовал, я это знал, я мечтал об этом! В восторге вы благоговейно закрываете книгу, словно у вас в руках сокровище, опора, к которой вы всегда сможете вернуться, – и я закрыла «Войну и мир» и убрала ее на полку. Если же, напротив, эти несчастные строки поначалу привлекают вас яркостью и резкостью, но потом увядают: что-то не дает им расцвести; или же они обращаются в невнятные каракули и пару клякс, а цельного текста так и не выходит, то вы с разочарованным вздохом говорите: очередной провал. И этот роман не удался.
Конечно, большинство романов не удаются. Воображение не выдерживает напряжения. Вдохновение теряется, уже не может отличить правду от лжи, и нет сил продолжать этот напрасный, беспорядочный труд. Интересно, как на это влияет пол автора, думала я, глядя на «Джейн Эйр» и прочие романы. Мешает ли писательнице ее пол оставаться целостной, то есть обладать качеством, которое я почитаю главным? В процитированных отрывках видно, что Шарлотте Бронте мешает гнев. Она бросила историю, которой была так предана, чтобы погрузиться в личное горе. Она вспомнила, что ее саму лишили жизненного опыта: заставили штопать чулки в доме священника, хотя она хотела путешествовать по миру. От гнева ее воображение свернуло в сторону – и это чувствуется. Но на нее влиял не только гнев. Недостаток знаний, например. Портрет Рочестера выполнен впотьмах, в нем ощущается страх художника. В тексте постоянно присутствует горечь – это результат подавленных чувств: страдания, что не перестает тлеть где-то на фоне страстей, затаенной обиды, от которой эти великолепные книги сводит судорогой боли.
Поскольку роман имеет отношение к жизни, его ценности до определенной степени жизненны. Но очевидно, что ценности женщин зачастую отличаются от провозглашенных мужчинами – это совершенно естественно. Однако мужские ценности имеют больше веса. Грубо говоря, футбол и прочий спорт – «важно», а мода и покупка нарядов – «суета». Эти ценности неизбежно проникают в литературу. Это важная книга, пишет критик, ведь в ней идет речь о войне. Это проходная книга, потому что в ней говорится о женских переживаниях в гостиной. Военная сцена важнее сцены в магазине – это ранжирование незримо присутствует повсюду. Таким образом, вся романная конструкция начала XIX века с женской точки зрения искривлена под давлением чужого авторитета. При беглом знакомстве с этими забытыми романами чувствуется, что писательница ждала критики: здесь она нападает, а здесь – защищается. Она признавала, что «всего лишь женщина», или же утверждала, что «не хуже мужчины». Отвечала она сообразно своему характеру: или покорно и робко, или же гневно и настойчиво. Неважно – главное, она думала уже не о предмете рассуждений. И вот книга падает нам на голову. В середине обнаружилась червоточина. Я представила себе женские романы, которые, словно падалица, усыпали лавки старьевщиков Лондона. Гниль пошла от сердцевины. Женщина изменила свое мнение в угоду остальным.