.
Геров получил это письмо, — оно сохранилось среди его бумаг, — но по-видимому не счел нужным что-либо предпринять. Короткий флирт русофилов с четами кончился, и сами четники их уже не интересовали. Но даже если бы Геров отозвался на его просьбу, Левский не сумел бы выполнить задуманное. У него начались такие боли в кишечнике, что он попал в сербский военный госпиталь. Обстановка там была далеко не удовлетворительная, и Левский томился, страдая от боли и одиночества, до тех пор, пока Хитов не взял его оттуда и не устроил в частном доме, хозяйка которого согласилась ухаживать за больным. И в госпитале, и в этом доме по субботам и воскресеньям его навещали друзья. Они держали его в курсе событий печального существования Легии. Невзирая на боли и приступы тошноты, Левский не терял врожденной жизнерадостности, и товарищи уходили от больного в приподнятом настроении. По словам Михаила Грекова, они бывали у него регулярно, отчасти — и это верно — потому, что им некуда было деваться из-за безденежья, но и еще потому, что у него они «находили утешение, слушая рассказы о походе с четой в качестве знаменосца».
В то время врачей на Балканах было немного, и больных лечили обычно произвольными дозами молитв, заговоров и испытанных домашних средств. Однако в Белграде имелись квалифицированные специалисты, и друзья Левского обратились и к врачам, и к знахарям. Эти последние рекомендовали прикладывать к животу больного лягушек, в то время как врачи настаивали на операции. Нетрудно понять Левского, который не решался лечь под нож; операция в те времена была делом крайне рискованным, и медики не брались гарантировать ее исход. Лягушки же по крайней мере не принесли бы вреда. Левский решил последовать совету знахарей, считая, что выбрал из двух зол меньшее. Состояние его уже крайне ухудшилось. В эти тяжелые дни Большой и Михаил Греков по очереди ходили на Дунай выкапывать погруженных в спячку лягушек из промерзшей тины, чтобы облегчить страдания друга.
Очень скоро Левский понял, что от лягушек толку мало и его ждет верная смерть. В отчаянии он снова послал за врачами. Они по-прежнему считали, что ему необходима операция, и Левский, будучи реалистом, согласился на хирургическое вмешательство. Его товарищи, не имевшие понятия о медицинской этике, с гайдуцкой прямотой заявили врачам, что если они зарежут пациента, то тут же отправятся вслед за ним в могилу. Не смущаясь угрозами, врачи «взяли да распороли ему живот, и не промахнулись, так что вылечили его и сполна взяли плату»
