Каждый, кто читал поэму, без труда находил в собственной жизни параллель страданиям героев, вынужденных уйти в горы; именно потому описания прежней славы Болгарии, красоты ее природы и героическая романтика гайдуцкой жизни производили на читателя не меньшее впечатление, чем тема тирании.
Однако сильнее всего действовал на воображение призыв к бунту, проходивший сквозь всю поэму:
Сердце скорбит страданьем великим,
Разум не в силах спокойным остаться,
Нужно быть зверем бесчувственным, диким,
Чтоб от отчизны своей отказаться.
Тот же, кто сердцем сыновним тщится
Рабские цепи сбросить с отчизны,
Пусть ни огня, ни меча не боится,
Пусть не щадит ни силы, ни жизни.
Уходя в горы ради мести и личной свободы, гайдуки «теряют драгоценное время». Этих «храбрых соколов» ждет новая задача — быть «вожаками воинства», а целью их должно стать «освобождение всего народа».
Книгу тайком передавали из рук в руки, ее читали, перечитывали и учили наизусть, особенно такие четверостишия:
Юность отцам за свободу родную,
Крови юнацкой не пожалею,
Труден мой путь, но с него не сойду я,
Или умру, иль врага одолею.
Сначала брожение распространялось незаметно и не вызывало видимой реакции, однако года три спустя после опубликования поэмы, когда Раковский уже легально издавал «Дунайского лебедя», политические события стимулировали широкий отклик на его призыв к бунту. После бурных пасхальных празднеств 1860 года церковная борьба попала в мертвый штиль перед грозой. Греки и болгары зашли в тупик, и никакое соглашение между ними не было возможно, однако турки отказывались предоставить болгарской церкви самостоятельность, а русский Синод настаивал на единстве православной церкви. На западе полуострова Сербия готовилась к военному конфликту с Турцией, и внимание болгар переключалось на проблемы политические. Один из читателей «Дунайского лебедя» писал Раковскому из Константинополя: «Все призывают вас закрыть столбцы вашей газеты для религиозных вопросов и обратиться к вопросам политическим». Другой читатель призывал: «Брат, мы не можем более терпеть тяжкое иго язычников… Чего мы ждем? Плохо нам придется, если мы станем возлагать свои надежды на Великие Силы Европы. Болгары многочисленны, отважны и постоянны, но кто станет болгарским Гарибальди? Все говорят, что наши надежды — на деда Раковского»[18].
И в самом деле, в 1861 году газета Раковского начала помещать больше сообщений о преступлениях турок против христианского населения, а тон его статей становился все резче и наконец они зазвучали как строки из «Лесного путника»: «Христианские подданные Турции в ее европейской части достигли точки, далее которой они уже не могут терпеть! Лучше смерть, чем такая жизнь!»
