Когда стала я
Смеяться, как звонкий колокольчик,
Жаворонком меня прозвали…
Младенчество сменяется детством, детство — девичеством…
Потом
Стала я быстро тянуться вверх,
Стала стройная, словно камыш-трава,
Стала гибкая, словно вербы лоза.
Стали улусные красавцы
Безотрывно смотреть на меня,
Стали стройные парни
Повсюду ходить за мной,
Стали молодые удальцы
Откровенно восхищаться мной,
Стала догадываться я
Молода и стройна,
Что этим парням я зачем-то
Очень нужна.
А однажды
С наступлением новой весны
Догадалась впервые,
Что и мне эти парни,
Эти улусные красавцы,
Эти удальцы молодые,
Тоже зачем-то
Сладостно и тайно нужны.
В начале января 1907 года Алексей Елисеевич Кулаковский переехал жить в Якутск в дом тещи, находящийся около соляной лавки во дворе дома Гоголева. Переезд был ознаменован его участием 22 января в спектакле инородческого клуба. Кулаковский читал там и старые стихи, и только что написанную «Песню столетней старухи»:
А была я нежна,
Как только что раскрывающийся подснежник…
Оказалась для него я суженой,
Равной хозяйкой,
Верной женой,
Оказался и он моим суженым,
Равным хозяином,
Верным мужем…
Выступление Кулаковского прошло с успехом.
Тут надо вспомнить, что якуты в подавляющем большинстве были тогда неграмотными, и авторское чтение приобретало в этих условиях особое значение.
Кулаковский понимал это.
Он мастерски читал свои стихи. Как вспоминает очевидец, его сильный проникновенный голос оживлял каждое слово, и как бы и забывалось, что это только чтение. В голосе поэта грохотал гром, блистали молнии, стучали крупные капли дождя, свистел ветер…
Страшная картина старости, в которую перешла сияющая счастьем молодость, уродливой тенью металась по стенам клуба…
Космы мои седые взлохмачены,
Одежда моя грязна и растрепана,
Ресницы из красных век
Все повыпали,
Глаза среди красных век
Успех был очевидным, и вместе с тем сам Кулаковский не мог не заметить, что в образе Манчары его встречали здесь с большим воодушевлением.
Об этом после своего выступления Алексей Елисеевич написал в письме председателю инородческого клуба.
«Желаю, чтобы клуб наш существовал долго, процветал и достигал своего предназначения, — говорится в этом письме. — Предложите Василию Васильевичу (Никифорову-Кюлюмнюру) и другим способным членам вновь потрудиться над составлением чего-нибудь такого из якутского быта, которого можно было бы опять представить вниманию публики… мы рисовали серую, бессодержательную, малоизвестную жизнь якутскую, а публике нравится что-нибудь эффектное, бьющее в глаза, выдающееся из ряда обыкновенной жизненной колеи…».
