Никогда я не слышала от него слов вроде: «Ах, какая вокруг красота!» Повторяю, он вообще говорил очень мало, в том числе и со мной. Но он делал вещи куда более важные: он брал меня с собою на озеро, на рыбную ловлю или в лес, когда шел охотиться еще до утренней зари.
Медленные восходы солнца, разгорающийся блеск его лучей в рассеивающемся влажном, холодном предутреннем тумане, пылающие закаты, едва различимые тропинки в лесу, росистые цветы — сколько мы видели вместе, и как это было важно для всего последующего, для всей «жизни в искусстве»! Полянки, покрытые яркими цветами, а воздух был полон ароматом спеющих ягод и запахом сена.
Брал он меня и на рыбную ловлю. Звуки падающей воды с весла плывущей лодки воспринимались мною, как музыка, и навсегда остались в моей памяти…
Я уверена, что и мой отец не ставил перед собой никаких целей «воспитания и развития» своего ребенка, и мне кажется, что чем меньше таких рационалистических целей ставится, тем лучше. Всё должно получаться само собой, естественно и просто.
Папа хотел, чтобы я не боялась леса, долгого пути, охотничьего ножа, глубокого озера. Чтобы я уверенно и покойно чувствовала себя за веслами, любила и понимала спорт, знала, что человек все может сделать сам и должен уметь делать многое. И он вполне успел в этом, хотя никогда ничему меня не поучал. Он просто сам жил в этом, любил это. Никогда он меня не уверял, что «солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья». Но он сдружил меня со всем этим прочно и навсегда, и в таком раннем возрасте, что, наверное, именно глядя на отца, я уверилась, что «девчачьи» занятия не для меня».
С той дачной поры закрепились повадки Улановой, которые в 1935 году описал критик Василий Макаров: «Говорит немного сурово, как бы насупившись, горловым голосом. Голос не низкий, но говорит она, куда-то вниз загоняя голос. Так говорят дети — мальчишки, делающие из себя взрослых. Манеры, жесты, движения немножко от травести, мне кажется, так как-то хочется ей как будто ходить, двигаться вразвалку. Как-то всё от мальчишки, старающегося быть похожим на большого, взрослого. Принужденная непринужденность. Кажется, Г. С. Уланова «стесняется» своей сценической мягкости и нежности и в жизни старается перебороть, замаскировать ее».
У озера Галя училась понимать ночь. На рыбалке вместе с отцом и несколькими увязавшимися за ними ребятами она умело держала невод или опускала в воду перемёты, которые любила поутру распутывать. А потом, укутанная в одеяло, сидела в лодке и любовалась ярким пламенем костра и звездами, купавшимися в воде. Уха из закопченного котелка, хлеб, дешевые пряники имели здесь, у ночного озера, неповторимый вкус. И всё казалось нескончаемым — удовольствие, огни, счастье!
