Русская и советская философия вступили в самый мрачный период своего существования, в период господства пошлости, раболепия и цинизма, который продолжился вплоть до смерти Сталина. О позднем духе этого периода в жизни русской философии написал хорошую статью А. К. Секацкий[135]. Он, однако, задался в качестве главной цели описанием пошлости, «пустоты» духа советской философской интеллигенции этого периода, потратив много труда на то, чтобы привести даже «тематический список эпитетов из “формул шельмования” буржуазной философии». От его внимания, однако, ускользнул тот факт, что в этой действительно «пустоте», «невежестве и порнографии духа» [136] имелось и нечто иное, к этим определениям несводимое.
В. Н. Садовский в своей статье «Философия в Москве в 50‑е и 60‑е годы»[137], ссылаясь и на мнение А. М. Пятигорского, высказывает соображение, которое вносит в картину, изображаемую Секацким, совсем другой штрих. Он утверждает, что философия в СССР никогда не исчерпывалась только «формулами шельмования», и в частности отмечает, что уровень философского образования, философского профессионализма в этот период был чрезвычайно высоким: «Итак, философский факультет МГУ — одно из наиболее догматизированных учебных заведений, так сказать, позднего и до чрезвычайности разветвленного, всесокрушающего сталинизма, и вместе с тем этот факультет дает достаточно высокий уровень профессионального философского образования»[138]. Садовский сам не знает, как совместить эти две вещи: «За тридцать лет от 1917 года и до конца 40‑х годов философская традиция в России была практически разрушена …И несмотря на все это… философская мысль в стране все же сохранилась». Хранителями «философского огня» в условиях «пика идеологического мракобесия» Садовский считает представителей трех поколений: «…Небольшая группа сохранившихся — буквально чудом — философов старшего поколения (их деятельность начиналась еще в 20‑е и 30‑е годы), ифлийцы (так называли себя слушатели Московского института истории, философии и литературы, существовавшего в 1931— 1941 гг.) — поколение людей, родившихся в 20‑е годы, прошедших войну и завершившх свое философское образование или перед самой войной, или вскоре после ее окончания уже на философском факультете МГУ, и, наконец, поколение философов конца 40‑х — 50‑х гг.»[139].
К представителям первого поколения он относит: В. Ф. Асмуса, А. С. Ахманова, О. В. Трахенберга, М. А. Дынника, П. С. Попова, С. Л. Рубинштейна, А. Р. Лурия, А. Н. Леонтьева, С. А. Яновскую и др., а также А. Ф. Лосева, М. М. Бахтина, К. С. Бакрадзе, Б. М. Кедрова, о которых Садовский узнал несколько позднее.
