– Говори!
– К ней пошел. К монашке.
* * *
К ней же он пришел лишь на третий день. И принес солнце в ее палаты, в ее глаза, в ее сердце. Она обняла его руками, липкими от меда. Чтобы засладить день, который, как она считала, станет судным для них обоих.
Он целовал ее так жадно, словно между их редкими встречами не ласкал других женщин.
И заснул в ее объятиях, вернее, просто прикрыл глаза веками и впал в легкое забытье воина, привыкшего при любой возможности ухватить хоть мгновение сна. Одна рука князя обвивала ее стан, другая свисала с высокой кровати, расслабленно, на вид беспомощно.
Резко рванувшаяся к его шее рука, не успев достигнуть цели, забилась в его стальных пальцах.
Она стояла перед ним с высоко поднятой головой, с обнаженными шеей и грудью, вся превратившись в глаза.
– Убей! Ну, давай!
Он просто вышел. Она знала, что все кончено.
Разбила кувшин с медом, бросив его об пол.
Стекло на окне, где стоял кувшин с заговоренным медом, вдруг растрескалось и мелкими осколками посыпалось на пол. Без сквозняка, все было закрыто.
Больше он к ней не приходил.
Разрушил ее родной Полоцк и вместо него построил Изяславль. С справедливостью отца и мудростью властелина послал Изяслава править от его имени землей Полоцкой. А ее определил к сыну на жительство. Дети, все кроме Изяслава, остались при дворе, окруженные теми же вниманием и заботой как и прежде.
Она заняла положение, соответствующее рангу княгини, ничего другого требовать она не могла. Не сопротивлялась, согласилась.
Все тщетно. По пути к новому своему дворцу она поняла, что та тень, темная и холодная, которую только она сама могла отогнать, теперь, свившись клубком и укрывшись печалью, смотрит из ее глаз на то, что ждет ее впереди. И покрывает льдом мысли, угадывая там, в будущем, ожидающее ее одиночество.
Из окна ее провожал взгляд, полный горечи. Это были застывшие глаза слуги Варяжки. Он не мог выйти проститься с ней. Она этого и не заметила.
Существование измеряется делами, а не годами. Много всего, хорошего и плохого, делает человек. В самом конце перевешивает та чаша, на которой лежит улыбка, пусть даже слабая, сострадание, выраженное пусть даже одной слезой, одной каплей меда или желчи.
– Когда Владимир ест, едят все, когда великий князь пьет, все поднимают кубки, когда я пою, все запевают… Боги дарят мне радость. Радость – это каждый день, когда наступает заря, потому что однажды я пойму, что не проснулся, что я не на этом свете. Ха! Встречи с Мораной не избежать никому, вот, Олег, даже коня судьбоносного убил, а все равно сбылось то, что ему предсказали. Не нужно было становиться на череп, даже на конский, в голове убиенного подстерегает змея. А потом… предъявляешь счет предкам.
