«Это бы мне пригодилось, – подумал он. – Он бы слушал тебя, а ты меня».
Но Горислава была удовлетворена не вполне. Лучше бы он дал ей что-нибудь более действенное, чтобы стреножить мужа, может быть, высушенную жертвенную кровь или перемолотые кости.
Блуда ее недовольство не смутило.
Пусть лижет мед и молчит!
Придет день, и он вернется взыскать с нее за этот мед. Он никогда ничего не делал задаром. Просто на этот раз у него не было удобного способа осуществить свои намерения и использовать ее горе в своих целях.
* * *
Рогнед никуда не исчезла после того, как ее назвали Гориславой. Княжеская гордость и варяжская кровь не позволяли ей мириться с тем, что ею пренебрегают, и довольствоваться возможностью просто наслаждаться своим положением и тем, что оно ей дает, а давало оно совсем немало.
Все в ней переломилось, когда она полюбила убийцу своего отца, мужчину, с которым в день гибели всей своей родни и разрушения ее города она зачала первого сына.
При дворе своего отца она была девочкой, здесь – женой, матерью, госпожой. Годами князь дарил ей свою любовь. Их союз был скреплен кровью и прощением. Дети появлялись на свет один за другим. Князь осыпал ее подарками и знаками внимания. Выказывал уважение.
Возможно, время сделало свое дело, и она ему наскучила, возможно, она что-то сделала не так, этого она не знала, но чувствовала, что их связь становится все менее прочной. Сомнения перерастали в страх, и она, склонив голову под грузом вопросов, бродила по залам и коридорам Золотой палаты, ожидая его возвращения.
С того дня, как он после своих возвращений перестал приходить к ней первой, она сделалась похожей на волчицу.
На подлого Блуда она надеялась мало, верила ему настолько же, насколько можно верить лисице, поставленной сторожить курятник, но делать ей было нечего. Бабы-ворожеи только дурили голову, нашептывая то, что ей хотелось слышать, и принося бесполезные растения из-под мельничного колеса, про которые она и сама знала и которые не имели на князя никакого действия. Сила и способности Блуда были общепризнанными, но он пользовался ими по собственному усмотрению. Вот и сейчас принес ей мед, как ребенку, думал ее обмануть. Ладно, она попытается с медом, может быть, сладким добьется того, чего не добилась горьким.
Поставила мед на окно и принялась ждать.
Но появился не он, а Варяжко, слуга, преданный ей даже чрезмерно, она знала, из-за чего он страдает, но эти страдания ее не трогали. Важно было, что она могла ему верить, ведь он смотрел на нее как на позолоченную статую бога. Войдя, слуга медленно направился к ней и остановился, крупный, неловкий, смущенный, пряча глаза, как и всегда, когда ждал, что сейчас ее гнев прорвется. Лучше бы ему не приходить, лучше бы рта не открывать, но куда деваться.
