Служитель провёл меня через двор, где в тени нескольких чахлых пальм слабо сочился фонтан, в часть дома, отведённую для женщин. Было темно и жарко, как в бане. Даже окна во внутренний двор закрыли дырявыми ставнями, чтобы ни один дерзкий мужской глаз не узрел запретных красавиц внутри. У шейха было три из разрешённых мусульманским законом четырёх жен и множество служанок — наложниц, грубо говоря. Все они собрались в одной комнате, и я слышала хихиканье и восклицающие высокие голоса задолго до того, как увидела их самих. Я ожидала самого худшего — арабский язык Рамзеса чрезвычайно свободен и нелитературен — но потом поняла, что его голоса не было среди тех, которые я услыхала. По крайней мере, мой сын не развлекал женщин, рассказывая пошлые шутки или распевая непристойные песни.
Когда я вошла в комнату, дамы замолчали, и по толпе пробежала волна тревоги. Но, увидав меня, они успокоились, и одна — старшая жена, судя по наряду и повелительным манерам — вышла вперёд и обратилась ко мне с приветствием. Я привыкла к подобному поведению обитательниц гарема; бедняжки, у них почти не было развлечений, и западная женщина представляла из себя действительно что-то новое. Однако, взглянув на меня, они повернулись назад, перенеся своё внимание на что-то — или, как я и предполагала, на кого-то — скрытое от меня их телами.
Тепло, мрак, зловоние сильных духов (и аромат немытых тел, стремившийся одолеть эти духи) были мне знакомы, но я ощущала и какой-то другой, преобладающий запах — нечто сладкое, тонкое и проникающее повсюду. И этот странный аромат заставил меня забыть любезность: возможно, из-за неопределённости относительно того, что происходит с моим сыном. Я растолкала женщин в стороны.
Пол был покрыт коврами и циновками, создававшими причудливое сочетание синего, красно-оранжевого, зелёного и тёмно-коричневого цветов. На нём сидел мой сын, скрестив ноги, со странно и неподвижно сложенными руками. Он не повернул головы. Перед ним стояла, пожалуй, самая удивительная фигура, которую я когда-либо видела — а мне приходилось видеть множество удивительных лиц. На первый взгляд она выглядела, будто сложенная или измятая масса тёмной ткани, с какими-то кусками костей или дерева, выступавшими под странными углами. Мой рассудительный мозг понял, что это — человеческая фигура на корточках; но материнское сердце испытало страх, граничащий с ужасом, когда глазам не удалось найти человеческий лик на вершине массы. Затем верхняя часть предмета пришла в движение; появилось лицо, закрытое плотной вуалью, и глубокий приглушённый голос произнёс:
