Новый Олимп | страница 5



. Что, совсем ничего не помнишь?

Не имея сил на ответ, я помотал головой. Никогда не делайте этого с похмелья! В черепной коробке взорвались разом Хиросима, Нагасаки и, должно быть, ещё пара каких-то неведомых хиросак. Я застонал, без сил повалился на подушки. Вместо потолка над головой нависали сосновые ветви, сквозь которые пробивался мягкий рассеянный солнечный свет. Чтобы окончательно не свихнуться, я закрыл глаза.

– Бедненький, – снова зазвучал мелодичный женский голос. – Как же ему плохо-то.

– Ты у меня дома, – безжалостно разрушил мелодику тенор Георгия Денисовича.

– А почему сосны?..

– Вот даёт! – восхитился Георгий Денисович. – Сам же вчера орал, что устал и хочешь спать на мху под соснами. Вот тебе и сосны. А ночью на мху холодно было, так что я тебя на кровать переложил.



Я хотел спать на мху под соснами, и он уложил меня под сосной у себя дома, а потом подложил между мной и мхом кроватку, потому что ночью было холодно. Не скажу, что мне сильно полегчало от такого объяснения. Своих же вариантов толкования происходящего у меня было всего два, и, выбирая между розыгрышем и белой горячкой, я всё больше склонялся ко второй версии.

– Гер, не издевайся над мальчиком, дай ему отвара. А лучше – листьев пожевать, – снова зажурчал голос девушки. – Пусть придёт в себя после вчерашнего.

Её тембр ласкал слух, но суть сказанного мне не понравилась. Отвар, листья… Наркопритон какой-то. И от чего я должен отходить? Чем они меня накачали вчера?

– Держи.

Я открыл глаза. Георгий Денисович протягивал мне два небольших овальных листочка яблони или груши, насколько мне позволяли судить об этом небогатые познания городского жителя в ботанике.

– Прожевать и проглотить, – тоном, не терпящим возражений, распорядился мой вчерашний пассажир.

– Зачем?

– Не бойся, – вмешалась девушка. – Если б он хотел тебя отравить, ты бы уже лежал здесь синий и некрасивый.

Не имея сил спорить, я нехотя принял подачку, сунул в рот и снова закрыл глаза. На вкус листья оказались жёсткими и горькими. Организм мгновенно воспротивился, но Георгий Денисович пресёк желание пойти на поводу у рефлекса:

– Не вздумай выплюнуть. Жуй. Глотай.

Сказано это было так, что мне ничего не оставалось, кроме как жевать. Странное дело, но чем больше я двигал челюстями, тем меньше ощущалась горечь. Зато абстинентный синдром начал рассасываться буквально на глазах. Ушла тошнота, притупилась, а затем и вовсе отступила головная боль, перестал раздражать свет, а после очистилась память, и из её затуманенных глубин возник вечер накануне…