— Интересно, — заметила мисс Гибсон, — мне это нравится. По-моему, он поступает правильно, и вообще я с первого взгляда прониклась к доктору глубокой симпатией.
— Он и вправду обаятельный, — согласился я, — но у него строгий принцип: оставаясь приятным в общении, никогда не разглашать секреты клиентов и собственные методы расследования.
— Похвально, доктор Джервис, что вы так искусно, изящно и, главное, убедительно ушли от ответа на мой вопрос и оставили меня в неведении, — усмехнулась мисс Гибсон с легкой досадой.
Я поспешил извиниться и принялся оправдываться, но тут дверь отворилась — в гостиную вошла пожилая дородная леди с выражением лица столь безмятежным и приторно-приветливым, что я счел ее особой недалекого ума.
— Миссис Хорнби, это — доктор Джервис, — представила нас друг другу мисс Гибсон и продолжила: — Доктор пришел получить сведения о пальцеграфе. Вы не уничтожили его?
— Нет, дорогая, — ответила хозяйка, — он лежит у меня в комоде. А что угодно знать доктору Джервису?
Заметив, что она волнуется и, возможно, опасается новых неприятностей для своей семьи, я воспользовался советом Торндайка насчет капризного больного, умерил свой пыл и мягко пояснил:
— Мой ученый коллега хочет изучить пальцеграф. Это важно для защиты вашего племянника.
— Да-да, — закивала миссис Хорнби. — Джульет рассказывала мне. По ее словам, ваш коллега — просто прелесть. Это так?
Я поймал взгляд мисс Гибсон, в котором сверкнули озорной блеск и лукавая смешинка, а на щеках девушки выступил румянец смущения.
— Ну, — произнес я с напускной серьезностью, — насчет прелести лучше судить дамам, и многие из них, надо заметить, питают к моему другу искренние чувства; что касается меня, я высочайшего мнения о его профессиональных успехах и деловых качествах.
— Это и есть мужской эквивалент «прелести», — улыбнулась мисс Гибсон, исправляя неловкое положение, создавшееся из-за случайно оброненной простодушной фразы миссис Хорнби. — Впрочем, суть неизменна: доктор Торндайк — один из лучших специалистов нашего времени, а мистер Джервис — его прилежный ученик. Так вы дадите им пальцеграф, тетя?
— Джульет, дорогая, — горячо заговорила миссис Хорнби, — ты же понимаешь: я готова на все ради бедного мальчика. Я ни на секунду не усомнилась в том, что он невиновен в этой мерзкой, вульгарной краже. Произошла чудовищная ошибка — я в этом убеждена и сразу же сказала детективам. Я заверила их, что Рубен никогда не совершил бы грабежа; они заблуждаются, считая его замешанным в столь грязном преступлении. Но они не стали меня слушать, хотя я знаю Рубена еще с тех пор, когда он был маленьким ребенком, и кому, как не мне, судить о том, на что мой племянник способен, а на что — нет. Бриллианты, боже мой! Да зачем они Рубену? Что за ценность в грубых камнях? Они ведь даже не огранены, — всхлипнула миссис Хорнби, достала носовой платок с тесьмой и вытерла слезы.
