Даль быстро ходил вдоль книжных полок и ловким, заученным движением доставал попеременно толстые фолианты и тоненькие томики. Книгу он держал осторожно и ласково на большой ладони. Даль знал все свои книги чуть не наизусть. Ивана изумляло его умение мгновенно отыскивать нужное место и, в который раз уже, очаровывала манера Даля читать найденное. Пушкин тоже заслушивался его чтением. Глаза у поэта делались большими, испуганными, словно у ребенка, ожидающего конца знакомой ему страшной сказки.
Виткевич никак не мог прийти в себя после столь неожиданного знакомства. Даль читал без устали, рассказывал свое, сыпал народными, солеными шутками.
Когда принесли чай, Даль спросил:
- Хочешь вкусного вина, Саша?
Виткевич поразился этому простому и обыденному имени: "Саша". Но в устах Даля, обращенное к Пушкину, оно показалось Ивану особенным, совершенно новым, исполненным необычайной ласковости.
- Спасибо, Володя, - ответил Пушкин, - не хочу. В горле курлыхтает.
- Не курлыхтает, а кургыхтает, - поправил его Даль, - но это плохое слово, неинтересное. Оно от птиц идет и от кошек. А я отчего-то кошек любовью не жалую.
Пушкин почесал кончик носа - широкого, чуть загнутого книзу.
- Молчу, молчу, с тобой в этом - спору нет.
Сели пить чай. Пушкину понравились голубые прозрачного фарфора чашки. Ручки гнуты наподобие девичьего бедра, рисунок такой тонкий, что пить из них казалось кощунством. Пушкин глотнул чаю, обжегся, сердито нахмурился, высунул язык и долго студил его.
- Кожа теперь лезть будет, - огорченно заметил он, - страсть как неприятно.
- Надо сметаной помазать, - предложил Даль. - Или пятак приложить, пошутил Пушкин, - словно к синяку.
Обернулся к Виткевичу и спросил:
- А вы, говорят, лучший в России знаток Востока?
- Да что вы, Александр Сергеевич! - изумился Виткевич.
- Знаток, знаток, - кивнул головой Даль, - самый настоящий. . Пушкин подвинулся к Ивану и спросил:
- А ночью в пустыне страшно?
- Ежели один - так не очень.
Пушкин недоуменно посмотрел на Даля.
- Что-то не понимаю. Как это, один - и не страшно?
- Когда бежишь от людей, так одному лучше, Александр Сергеевич.
- А вы убегали?
- Ненадолго.
- Почему же ненадолго? Если бежать - так навсегда. Верно, Володя?
- Не знаю, не бегал, - улыбнулся Даль, - лучше его спроси.
- Верно я говорю, Виткевич?
- Избави бог навсегда убегать, Александр Сергеевич. Тоска убьет.
- А в песках очень тоскливо?
Виткевич вдруг рассмеялся. Пушкин обиженно отодвинулся. Потом вдруг лицо его из обиженного сделалось озорным, веселым.
