– Мамочка будет ругаться?
В груди неприятно резануло.
– У меня нет родителей, – прошептала я тихо, – и никогда не было, только бабушка.
– О! Ну прости. – Тимофей неуклюже потянулся, желая снова коснуться меня, но тут же передумал. Тронул машину с места и вздохнул: – У меня вот есть, а тоже как будто нет…
– Хочешь мне на жизнь пожаловаться? – не удержалась я, принимая правила его игры. – Я тебе не психоврач, учти.
– Не психолог, – поправил Тимофей, смеясь, – и не психиатр.
– Какая разница?
– Разница есть, толстозадая.
– Как ты меня назвал?
– Толстозадая.
– Останови машину!
– Еще чего. – Он только добавил скорости. – Жалости ты от меня точно не дождешься, аппетитная моя.
– Если я толстозадая, зачем ты за мной потащился? – Пользуясь моментом, я рассматривала его руки, небрежно лежащие на руле.
– Просто хотел тебя… чпокнуть.
– Не-е-т, – отмахнулась я.
– Да-а! – заржал он.
– Похоже, я единственная, кто так долго терпит твои грубости и все еще не дал тебе по кумполу?
– О, Колбаса, я еще очень ласков с тобой!
– Охотно верю! – Улыбаясь, я отвернулась к окну.
– Ну что? Давай свой номер! – потребовал Левицкий, остановив тачку у моего дома.
Я привычно взметнула взгляд вверх: проверила свои окна, а заодно Ярика. На автомате. В его комнате было по-прежнему темно.
– Не стоит, правда. – Я открыла дверцу, вышла, закинула сумку на плечо и наклонилась, чтобы взглянуть в салон. – Как-то я не впечатлилась твоей наглостью, знаешь ли.
– Черт, – нахмурившись сказал он. – Твоя задница не оценила мои гениальные шутки?
Выдохнув, я показала ему средний палец, развернулась и пошла к двери. Странный, странный вечер. Еще более странный разговор с отшибленным на всю голову чуваком. Уйти и забыть.
– Обожаю тебя, Колбаса! – донеслось из машины. Этот придурок опустил стекло, чтобы прокричать мне это.
– Дурак!
Он в ответ посигналил.
Дурацкая улыбка никак не желала сходить с моего лица. Я тихонько повернула в замке ключ и вошла в квартиру. На цыпочках пошла к своей комнате, чтобы не разбудить бабулю. Но все старания были напрасны: она не спала. Короткие всхлипы сопровождали ее шаркающие шаги.
– Ба, ты что? – спросила я, включая свет.
Ее трясло мелкой дрожью. Старое морщинистое лицо было красным, распухшим от слез, губы тряслись.
– Ба, прости, что задержалась, – поспешила оправдаться я. – Встретила школьного друга, мы заболтались, и я…
Не успев договорить, я уставилась на бумажку, которую она мне протягивала. На мятом тетрадном листке был записан какой-то номер.
