Это было уже слишком, Иоахим Бехайм не выдержал.
— Клянусь крестом Господним! — вскричал он. — Довольно об этом! Вы меня еще не знаете, и Боччетта не знает, с кем вздумал тягаться. А когда узнает, очень и очень пожалеет. Пока что всяк, кто шел против меня, сильно в этом раскаивался.
Братья посмотрели друг на друга, а младший даже присвистнул.
— Ну, коли у вас такое на уме… — начал он.
— Хорошо ли, однако, забегать вперед суда Господня… — усомнился старший.
— И все же многие были бы рады попотчевать его этакой «закусочкой», заметил младший.
— Оно конечно, умеренная порция этакой закуски норой творит чудеса, согласился старший.
— Повышает готовность выложить денежки.
— Только сами не беритесь. Понятно, решимости да ловкости вам не занимать стать, а вот навыка да уверенности явно маловато. Чуть перестараетесь — и навлечете на себя беду.
— Да и зачем самому-то? Для этого есть другие. Наверняка найдутся люди, которые за скромную плату охотно…
— Пойдите, к примеру, в трактир «Барашек» что неподалеку от обора, и спросите там некоего Манчино, а если не застанете его на месте, оставьте весточку, приятели ему все доложат.
— Он свое дело знает. Кинжалом орудует чисто и аккуратно…
— Ему это все равно что нам макрель разделать, — подытожил старший брат, и тут Бехайм вспомнил, что намедни в трактире, как раз когда хмель уже малость ударил ему, Бехайму, в голову, Манчино предлагал что-то в этом роде: «Вам незачем себя утруждать, доверьте это мне…»
Иоахим Бехайм поднялся и стоя осушил кубок до дна.
— Благодарствуйте, господа! — сказал он. — Превосходная мысль, а самое замечательное в ней то, что она легко осуществима. Я знаю этот трактир и знаком с Манчино. Вообще, я не люблю идти против закона. Но в этом случае речь о Боччетте, и, по-моему, будет вполне резонно и правильно поступить сообразно местному обычаю.
И он взмахнул рукой, будто кинжалом ударил.
Вот уж в третий раз встретились они в условленном месте, в роще пиний у дороги в Монцу, только нынче не остались под открытым небом, а загодя укрылись в прибрежном трактире, потому что день выдался пасмурный и грозил дождем. Когда они подошли к дому, канюк, прикованный цепью к деревянной колоде, захлопал крыльями и хрипло закричал. Вместо хозяев, которые днем работали в поле, редких посетителей в тесном зальчике обслуживал мальчишка-подросток, Никколе он подал молоко и булку со смоквами, а Бехайму — фурланское вино в тыквенной бутылке.
— Он немой от рождения, — сказала девушка, когда мальчишка вышел, — и потому не выболтает, что я была здесь в обществе постороннего мужчины. Для него немота — горе, а для меня — удача, ведь положиться можно только на немых. Он в родстве со здешним священником, и люди зовут его Неноте, Племяш.
