-Ничего. Нарожал ребят. Бегает по двору, покрякивает.
Очевидно, Владимиру Михайловичу оставалось лишь так проявлять свою личность, говорить ему Наденька не позволяла. А я окончательно понял, что орлиный нос- признак сильной натуры. Легко перенесла Наденька и расстрел своего отца в 1918 году. Впрочем, не знаю ни одного человека, который бы его пожалел, - на редкость был малоприятный субъект. Помню, когда еще в царское время я проходил мимо его дома и лавки, где он торговал товарами для деревни ( «кнуты и пряники»), мне представлялось, что там живет, рычит, точит когти зверь неизвестной породы, отнюдь не медведь, хотя и Михаил Косолапов…
Подумать только, какие разные люди существовали одновременно в Котельниче! Я любил, когда к нам захаживал Матвей Семенович Саутин, маленький, очень маленький ростом, но пропорционально сложенный человечек с чеховской бородкой, приветливый, тихий, воспитанный. До революции он служил в земской управе, был холост, прикован к одру больной, но волевой матери, из-за которой так и не женился. Потом мать умерла, он куда-то уехал, и несколько лет его мы не видели. И вдруг зимой 1924 года он к нам пришел в отсутствие папы, остался его ждать и, пока мама хлопотала, готовя чай и волнуясь, что папы нет, ( она всегда волновалась, когда его долго не было), мы с Матвеем Семёновичем беседовали. Он только что вернулся из Крыма, где всегда мечтал побывать и куда решил после смерти матери переехать, чтобы сразу переменить свою жизнь; но жил там не долго, соскучился по Котельничу, по старым друзьям. Мне было лестно, что он, как со взрослым, со мной поделился…
Папа пришел поздно и сообщил печальную новость: на собрании объявили- умер Ленин. До самой ночи Саутин и папа толковали о том, каково-то теперь будет в стране без Ленина, а я молча слушал, испытывая сложные чувства: мне было страшно представить себе Россию без Ленина и вместе с тем приятно знать, что таких разных по темпераменту и укладу жизни папу и Матвея Семеновича объединяет и волнует эта потеря. Через неделю в Москве состоялись похороны Ленина. Радио в Котельниче тогда еще не было, газеты приходили лишь через день, но 27 января мы вдруг услышали слитный хор гудков- немногих фабричных и заводских и многих паровозных. В Котельниче, как и в Москве, стояли морозы, и в стылом воздухе, где из всех труб столбиками поднимались дымы, гудки пронизывали, казалось, насквозь; не было, думалось, человека, которого бы они не взяли за сердце. Я и сейчас не знаю, кому тогда пришла в голову талантливая мысль- потрясти всю страну траурными гудками, этим салютом смерти, салютом жизни: восстановленные заводы, окрепший транспорт провожали уходившего вождя.
