А дальше началось что-то страшное. Один человек садистски избивал другого, не давая ему прийти в себя, но и не нанося того решающего удара, который приводит к нокауту. Избивал показательно, со знанием дела, можно даже сказать методично. Казалось, Сажин сначала хочет переломать противнику все кости, рассчитывая на его низкий болевой порог, а потом уже уложить на ринг.
Кирей, на которого смотрели его гладиаторы, не мог сам остановить этот бой, пока был в сознании, поэтому он вставал, поднимал перчатки и снова шел под удары Сажина, который был безжалостен. Лицо у Кирея было в крови, но Алексей уже понял, что здесь действуют какие-то особые правила. Это не любительский кикбоксинг, и даже не профессиональный, это схватка за власть, не за призовые, и остановят ее лишь тогда, когда один из бойцов упадет и больше не встанет.
Кирей уже находился в перманентном состоянии грогги, когда боксер ничего не видит и не соображает, потому что у него в глазах стоит кровавая пелена. Но могучий организм и единственный оставшийся в живых инстинкт, надо стоять, к удовольствию Сажина еще поддерживали его на ногах. И Сажин бил не спеша, теперь уже и ногами, бил со смаком, так, чтобы все видели, как он ломает кости и делает человека инвалидом.
Теперь-то Алексей понял, о чем говорил Леня, и вновь повернулся к нему:
— Дым! Это же убийство! Публичное убийство! Надо это остановить! Дым!
Леня молчал. Алексей увидел, как окаменело его лицо. «Падай же! Падай!» — мысленно взмолился он, глядя, как Кирей, упрямо мотая головой, в который уже раз поднимается на ноги.
И тут Сажин с разворота, мощно, словно натешившись и решив поставить жирную победную точку, ударил Кирея правой ногой в голову и, пока тот падал, добавил еще два убийственных прямых, тоже в незащищенную больше перчатками голову. У Алексея возникло чувство, будто он слышит хруст костей. На этот раз Кирей уже не встал. Он лежал в центре ринга неподвижно, как покойник, а в зале теперь стояла мертвая тишина. Алексей не уловил момента, когда зал затих. В каком именно раунде прекратились вой и свист, которыми зрители приветствуют эффектные удары. Когда этот огромный зал стал похож на морг, с его убийственной ледяной тишиной и запахом формалина. Когда у Сажина появилось это выражение лица: словно он прозектор, вскрывающий трупы.
Это был настоящий ад. Ад под ключ. Сажин стоял на ринге, опустив перчатки, и, словно пытаясь наконец осмыслить происходящее, смотрел на лежащего у его ног окровавленного человека. Никто не трогался с места. И первым прервал молчание Сажин.
