-- Выпей его с Жуковским, -- посоветовал Горелов, закрывая за собой дверь.
Медленно спустился он на второй этаж и, стоя на лестничной площадке, несколько минут раздумывал, поглядывая на дверь соседней с ним двенадцатой квартиры: позвонить в такой поздний час или нет? Все-таки решился.
Дверь быстро открылась, и на пороге в клеенчатом кухонном фартуке появилась Вера Ивановна, жена Кострова.
-- Вы к нам? -- спросила она удивленно: Горелов за все время жизни в городке еще ни разу не был у своих соседей.
-- Извините, что так поздно, -- сбивчиво объяснил он. -- Мне к вашему мужу надо.
-- Проходите, проходите, -- распахнула дверь Вера Ивановна. -- Володя в той комнате.
Горелов прошел, куда ему указали, и увидел на диване Кострова. Поверх одеяла, которым тот был укутан, лежала еще теплая летная куртка.
-- Кажется, я заболел, Горелов. Знобит, -- виновато признался Костров. -- Вера, дай водички.
Уже успевшая снять кухонный фартук, Вера Ивановна принесла стакан крепко заваренного чая. Вероятно, она только-только отстиралась: руки были красные, и на них просыхали водяные брызги.
-- А врача вызывали? -- спросил Алеша, чтобы хоть как-нибудь откликнуться на сказанное.
-- Зачем врач? -- улыбнулся Костров. -- Я и сам силен в диагностике. Ходили на лыжах. Дистанция десять километров. Распалился и выпил воды из-под крана -- вот и вся история болезни. Чуточку потрясет, к утру буду здоров.
-- Вероятно, я зря к вам зашел, -- сказал Горелов, -- вам надо отдыхать, а я тут...
-- Да ты рассказывай, что случилось?
-- Расчет крыла не получается. Зашел к Субботину, он взялся помочь, да тоже не осилил.
-- Вот так блондин, -- покачал головой Костров, -- совсем в математике обанкротился. Верочка, принеси авторучку, логарифмическую линейку и подложить что-нибудь.
Костров сел, положил на колени Алешину тетрадку и углубился в расчеты.
-- Чудак ты! Это же все равно, что семечки щелкать! -- добродушно приговаривал он, безжалостно черкая гореловский вариант. -- Здесь квадратный корень ни к чему, здесь К надо возвести в степень, здесь уберем знак равенства.
Задача и на самом деле была сложной. Лоб у Кострова покрылся складками. Он целиком ушел в мир алгебраических знаков, бесшумно раздвигал и сдвигал линейку, выписывал на черновик колонки цифр. И все-таки за какие-то пятнадцать-двадцать минут проверил и поправил всю многочасовую Алешину работу и, ничуть не рисуясь, сказал:
-- Неси теперь хоть в Академию наук!
