Вроде бы забытое…
Выхватив на ходу бумажник из заднего кармана брюк, Луис рванул из него купюры. Португальские, греческие, немного американских долларов, все, что там было.
— Мани! — крикнул он по-английски. — Деньги! — И кинул россыпью полпачки назад, не оборачиваясь, а отбежав, швырнул и вторую половину купюр. — Тейк! Бери!
Старый и немного дурацкий финт сработал безошибочно. Негры бросились поднимать деньги, а Луис свернул в один переулок, в другой, и вскоре оказался на довольно людной улице. Ему пришлось приходить в себя около часа в какой-то забегаловке, благо, в карманах осталась кое-какая мелочь.
Проанализировав ситуацию, курьер решил, что был на волосок от смерти. Неважно, что это не было связано напрямую с его миссией — задание к тому времени он благополучно выполнил, ничего компрометирующего у него с собой не было — но опасность была реальная. Он дал себе слово быть осторожней в чужих городах.
Второй случай произошел несколько лет спустя. В Бейруте.
Человека, у которого он должен был забрать обычную видеокассету, Луис увидел сразу, как только вошел в здание автовокзала: в Москве ему предъявили его фотографию. Скользнув равнодушным взглядом по рукам "объекта", Луис прошел мимо, к кассам: условный сигнал — большой палец, загнутый внутрь ладони, — свидетельствовал о том, что агент обнаружил слежку, а значит, подходить к нему нельзя.
Да, Луис прошел мимо, но это его не спасло. Люди в форме ливанской армии арестовали его прямо у выхода из автовокзала и на раздолбанном открытом джипе отвезли… Впрочем, куда его отвезли, Луис ни тогда, ни после так точно и не узнал: штаб не штаб, казарма не казарма, участок не участок… Во всяком случае — не тюрьма. Не узнал он и о судьбе того агента: взяли ли его, сумел ли он передать кассету, кто он вообще был такой. Московское начальство не удосужилось поставить его в известность обо всем этом, а он, как и положено по правилам игры, даже не помышлял поинтересоваться.
Били его страшно. Больше никогда в жизни, ни до, ни после он не испытывал такой боли. Били долго, со знанием дела, дубинками, кулаками, обутыми в тяжелые шнурованные ботинки ногами.
Самое ужасное, что его ни о чем не спрашивали. Просто тупо и слепо били. Выбили передние зубы, сломали ребра, на теле не было живого места…
Сначала он кричал по-арабски, требовал позвать старшего, объяснить в чем дело. Кричал, что он советский журналист, — в тот раз он действительно "работал" под такового, — что будет международный скандал, просил вызвать дипломатических представителей, умолял позволить позвонить…
