Цефалоцереус слушал очень серьезно.
— Я был ужасно счастливый в тот день. Все время держал мяч на руках, как котенка. После того, как гости разошлись, отпросился гулять. Уже начинало смеркаться. Во дворе почему-то никого не было. Я побежал на дальнюю площадку и там начал стучать мячом об стену трансформаторной будки. Как он летал! Как он звенел! — Арцыбашев заулыбался от воспоминаний. — Представляешь, сумерки, летний вечер, тополями пахнет до одурения, и я в одиночестве колошмачу своим мячом об стенку. А вокруг деревья стоят, огромные, внимательные, и такое ощущение, словно они будут здесь вечно смотреть на меня. Это все из-за мяча! Он слушался даже легкого прикосновения моей ладони. На два часа я стал повелителем двора! Да что там двора — повелителем города! Хозяином всего на свете! Невыразимое ощущение…
Алексей Николаевич провел по стеклу, стирая рисунок, и повернулся к кактусу.
— А потом я ударил слишком сильно. И мяч перелетел через будку. Знаешь, что у нас было за будкой?
Сигизмунд не знал.
— Детский сад. Я решил, что он залетел туда. Отыскал дырку в заборе, пролез через нее… Весь ободрался, конечно. Стемнело, я искал уже в темноте. Мяча нигде не было. Воспитатели в тот вечер не убрали игрушки, я то и дело натыкался на них и тихо поскуливал от разочарования. Потом начал реветь. Меня услышал сторож, поймал и отвел к родителям.
Арцыбашеву показалось, что кактус вздохнул.
— Нет, они не пошли искать со мной, — с грустной улыбкой сказал он. — Я так рыдал, что отец в конце концов отлупил меня и отправил в кровать. Он не понимал, как можно так убиваться из-за какого-то мяча, а я не умел объяснить, что это мой амулет. Да он и не стал бы слушать. Не помню, как я уснул. Наутро первым делом бросился на площадку, искал много часов, все закутки обшарил. Даже объявление вешал: «Пропал красный мяч с белой полосой! Нашедшему вознаграждение!» Но ты ведь понимаешь…
Кактус понимал.
— С того дня все пошло наперекосяк. Отец тогда сильно поскандалил с матерью, орал, что она воспитывает истерика. Мать пыталась заступиться за меня, и он ее ударил.
Арцыбашев потер лоб.
— Они развелись очень быстро. Мать отдала меня не в ту школу, куда собиралась, а в ту, что была ближе к дому, чтобы меня могла забирать соседка. Я, кажется, рассказывал тебе, что это было за заведение. Окажись я в той, первой… Эх, да что теперь говорить!
Алексей Николаевич бережно расправил спутавшиеся седые пряди цефалоцереуса.
